Полуостров Сталинград
Шрифт:
«В субботу 6 сентября войскам Западного фронта под напором втрое превосходящих сил противника пришлось отступить к Минску…».
Диктор делает короткую паузу. Опытные люди по длине паузы определяли, насколько трагические новости им предстоят узнать. И когда пауза прервалась довольно быстро, они облегчённо вздыхают. Всё не так страшно.
«Германским войскам после тяжелейших боёв удалось преодолеть последний оборонительный рубеж перед Минском».
На Адочку, прижавшуюся к маме, на её маму, положившую руку ей на плечо, её родителей стоящий рядом народ оглядывается. Девочка слегка ёжится, мама, бабушка и дедушка спокойны. Дед быстро прекращает неуместное разглядывание.
— И што уставились? В первый раз нас увидели?
«Соединения Западного фронта, понёсшие серьёзные потери в жестоких боях, отходят на пополнение и перегруппировку, уступая место свежим частям. Им предстоит сражение с полутора десятками немецких дивизий, среди которых четыре танковых».
«За всё время наступления на Минск, примерно за месяц, германские войска преодолели всего семьдесят пять километров. За это время они потеряли восемьдесят танков, триста пятьдесят самолётов и много другой техники, автомобилей, бронемашин и паровозов. Общие потери пехоты убитыми, ранеными, взятыми в плен, командование Западным фронтом оценивает не менее, чем в пятьдесят тысяч солдат и офицеров. Численно это равно трём немецким дивизиям. Это не считая потерь германских войск на других участках Западного фронта».
Окружающие опять смотрят на Кузнецовых, на этот раз с уважением и недолго. Дед не одобряет, хоть горделиво выпячивает грудь. Даёт зятёк прикурить фашистам!
«Потери наших войск тоже велики. Убитыми и ранеными — тридцать восемь тысяч красноармейцев, сержантов и командиров. Погиб генерал-лейтенант Болдин, заместитель командующего Западным фронтом. Подбито тридцать танков, из них восемь трофейных. Сбиты или сильно повреждены двести восемьдесят три самолёта, но только двести четырнадцать на направлении Вильнюс-Минск».
Во взглядах, бросаемых на Кузнецовых, к уважению прибавляется сочувствие.
Адочка хмурится. Общее внимание перестаёт её волновать. В Минске остались папа и Борька. Папа-то ладно, а Борька — балбес, влезет куда-нибудь. И девочка только сейчас понимает, зачем отец услал её и маму, как можно дальше. Немцы совсем близко к Минску, скоро начнутся бомбёжки и артобстрелы.
— Приветик, — Полинка говорит шёпотом, чтобы не мешать слушать. Но сообщение заканчивается.
«На остальных фронтах идут позиционные бои местного значения».
Постепенно все расходятся, Полинка сопровождает подружку, взрослые идут чуть сзади, обсуждая новости с соседями.
— Не возьмут германцы Минск! — горячится кто-то из соседей.
— Главное, что до Москвы точно не доберутся, — веско отвечает дед Ады, Фёдор Степаныч*. Адочка понимает, что это он маму наслушался. А мама что, она за папой повторяет. Папа же всё время говорил, что защита Минска — не главная задача. Главная цель — победить Германию.
— А ты как думаешь, Ада? — трясёт подружку за руку Полинка.
— Я не знаю.
— Как не знаешь? — в глазах девочки искреннее недоумение. Как это так, дочка генерала Павлова и не знает. Адочка вздыхает и пожимает плечами, затем показывает рукой назад. Там как раз её дед отвечает на похожий вопрос.
— Какая разница, возьмут германцы Минск или нет? Всё равно проиграют. Зятёк им ещё не раз всыпет!
8 сентября, понедельник, местное время 08:45.
П. Гусиная пристань, Семипалатинская область. Школа.
— Адка! А почему у твоего отца такие большие потери? — на Аду смотрят бескомпромиссные светлые глаза под светло-русым вихром. Одноклассник Стёпка. Пристаёт сразу, как только звенит звонок и учительница природоведения начинает собирать свои плакаты.
— Да! — подтверждает его приятель, щупловатый Азамат.
— И ничего не большие! — тут же начинает спорить Полинка, выгораживая подружку. — У немцев больше.
Адочка вздыхает. «Обожемоичка», — так иногда приговаривала бабушка. Девочка еле сдерживается, чтобы не повторять. Не к лицу пионерке.
— Вот ты настоящий Стёпка, — свысока смотрит на шебутного одноклассника авторитетный Дима, — прямо слов нет. Ты что, не слышал? Месяц ожесточённых боёв!
Дима поднимает вверх палец.
— Месяц! Десятки подбитых танков с обеих сторон. Сотни самолётов и там и там… и чего ты хочешь? Чтобы наша армия потеряла троих убитыми и двух ранеными?
Высокий, представительный мальчик, брюнет с аккуратной причёской, вертит пальцем у виска. Ада молчит, только морщит носик. Что же там папа говорил? И что можно повторить? Вдруг опять военная тайна?
— Мало немцев убили! — непреклонно заявляет Стёпка. Спорить с таким утверждением никто не хочет. Дураку ясно, сколько фрицев не убей, всё равно мало. Ада и не собирается.
— Во-первых, на самом деле немцев больше перебили.
— Это чо?! — пучит глаза Стёпка. — Сов… инфорбюро врёт, что ли?
Мальчик с трудом и с ошибкой выговаривает сложное слово.
— Почему врёт? — Аду охватывает спокойствие, она знает, что сказать. Папа будет гордиться своей дочкой, когда узнает.
— Ну, ты ж сама говоришь!
— Если немцев побили семьдесят тысяч, а сказали, что пятьдесят, разве это враньё?
— А что же?! — Со Стёпкой выпученностью глаз пытается соперничать Азамат, но по объективным причинам проигрывает.
— Ну, если убили семьдесят тысяч, то пятьдесят-то точно убили, разве нет?
Адочка сдерживает ехидную улыбочку, Полинка хихикает. Дима, а вслед и другие тоже начинают смеяться.
— Не может Москва врать, — мрачно спорит Стёпка, который нашёл, чем заменить сложное слово.
Спор возобновляется на следующей перемене, после русского языка. И за что мне это? — стоически вздыхает Ада. Но начинает Дима. И не так беспардонно, как шальной Стёпка.
— А, правда, Ада, почему ты говоришь, что на самом деле немцев перебили больше?