Полвойны
Шрифт:
— Здесь я ничего поделать не смогу. Спойте ему молитву.
Скара уставилась на нее. Вот так легко человек был приговорен к смерти. Но таков выбор, который приходится делать лекарю. Кого-то можно спасти. Кто-то уже всего лишь груда плоти. Мать Оуд пошла дальше, а Скара заставила себя встать на дрожащих ногах перед умирающим, чувствуя, что ее сейчас стошнит. Заставила себя взять его за руку.
— Как тебя зовут? – спросила она.
Его шепот был едва громче выдоха.
— Сордаф.
Она попыталась спеть молитву Отцу Миру, чтобы он даровал воину покой. Ту молитву, что пела Мать Кира, когда Скара была маленькой, и когда умер ее отец, но слова не лезли из горла. Она слышала о мужчинах, достойно умерших в битве. Теперь она больше не могла представить, что это значило.
Выпученные глаза раненого сфокусировались на ней. Или позади нее. На его семье, быть может. На том, что он не доделал, что не досказал. На тьме за Последней Дверью.
— Что я могу сделать? – прошептала она, вцепившись в его руку так же сильно, как он цеплялся за нее.
Он попытался что-то сказать, но раздалось только хлюпанье, и кровь запятнала его губы.
— Кто-нибудь, принесите воды! – взвизгнула она.
— Уже не нужно, моя королева. – Рин мягко разжала пальцы Скары. – Он умер. – И Скара поняла, что его рука обмякла.
Она встала.
Голова кружилась. Было жарко, и все тело покалывало.
Кто-то кричал. Хрипло, сдавленно, булькающими криками, и между ними она слышала бормотание клирика, который все бормотал и бормотал, умоляя о помощи, умоляя о милосердии.
Она, шатаясь, дошла до двери, едва не упала, вывалилась во двор, ее стошнило. Она чуть не упала в свою блевотину, подобрала платье, и ее снова стошнило. Она вытерла со рта длинную полоску желчи и, содрогаясь, прислонилась к стене.
— С вами все в порядке, моя королева? – Рядом стояла Мать Оуд, вытирая руки тряпкой.
— У меня всегда был слабый желудок... – Скара закашлялась, ее снова затошнило, но на этот раз вышла только горькая слюна.
— Все мы где-то прячем наши страхи. Особенно если не можем себе позволить их показывать. Думаю, вы прячете свои в желудке, моя королева. – Оуд мягко положила руку Скаре на плечо. – Место не хуже прочих.
Скара посмотрела на дверь, из-за которой доносились стоны раненых.
— Это все из-за меня? – прошептала она.
— Королеве приходится делать трудный выбор. И с достоинством нести его плоды. Чем быстрее вы бежите от прошлого, тем быстрее оно вас поймает. Все, что можно сделать, – это встретиться с ним лицом к лицу. Принять его. Постараться встретить будущее мудрее, чем прошлое. – Министр откупорила фляжку и протянула ее Скаре. – Ваши воины смотрят на вас как на пример. Вам не нужно сражаться, чтобы демонстрировать им храбрость.
— Я не чувствую себя королевой, – пробормотала Скара. Она сделала глоток и поморщилась, почувствовав, как алкоголь прожигает себе путь по воспаленному горлу. – Я чувствую себя трусихой.
— Тогда ведите себя так, будто вы храбрая. Никто и никогда не чувствует себя готовым. Никто не чувствует, что он вырос. Делайте то, что сделала бы великая королева. Тогда и будете ею, что бы вы ни чувствовали.
Скара выпрямилась и расправила плечи.
— Вы мудрая женщина и отличный министр, Мать Оуд.
— Я ни та, ни другая. – Министр наклонилась ближе и еще немного закатала рукава. – Но я научилась неплохо притворяться и той и другой. Вас снова тошнит?
Скара покачала головой, сделала еще один обжигающий глоток из фляжки, вернула ее и смотрела, как Оуд тоже делает немаленький глоток. – Я слышала, что в моих венах кровь Байла...
— Забудьте о крови Байла. – Оуд сжала руку Скары. – Ваша тоже достаточно хороша.
Скара судорожно вдохнула. А потом пошла вслед за своим министром обратно во тьму.
Ростки совести
Рэйт стоял на участке стены, построенном людьми, неподалеку от Башни Гудрун и смотрел поверх израненной, вытоптанной, утыканной стрелами земли на колья, которыми были отмечены рубежи Верховного Короля.
Он почти не спал. Подремал за дверью Скары. Снова увидел во сне ту женщину и ее детей и вскочил в холодном поту, схватившись за кинжал. Вокруг была только тишина.
Прошло пять дней с начала осады, и каждый день они лезли на стены. Они шли с лестницами, с ивовыми щитами, укрывавшими от водопада стрел и града камней. Нападали храбро, с яростными лицами и яростными молитвами, и храбро откатывались назад. Они убили немногих из тысячи защитников, но все равно оставляли свои метки. У каждого воина в Оплоте Байла глаза были красными от недосыпа, а лица серыми от страха. Одно дело – встретить Смерть в миг сражения. Но день за днем чувствовать ее холодное дыхание на своей шее – это больше, чем способны вынести люди.
На расстоянии чуть дальше полета стрелы навалили огромные кучи свежевырытой земли. Курганы для мертвецов Верховного Короля. И их все еще копали. Рэйт слышал отдаленные звуки лопат, да какие-то священники напевали на языке южан молитвы южному Единому Богу. Он поднял подбородок и поморщился, почесав шею ногтями. Воин должен ликовать при виде трупов врагов, но в Рэйте ликования не осталось.
— Тебя борода беспокоит? – Синий Дженнер шел мимо, зевая и приглаживая редкие всклокоченные пряди волос, отчего те стали еще всклокоченнее.
— Зудит. Удивительно, как могут изводить всякие мелочи, даже посреди всего этого.
— Жизнь – это череда раздражающих мелочей с Последней Дверью в финале. Мог бы просто побриться.
Рэйт продолжал чесаться.
— Всегда представлял себе, что умру с бородой. В жизни часто так: ждешь-ждешь чего-то, а в итоге одно разочарование.
— Борода – это всего лишь борода, – сказал Дженнер, почесывая свою. – Она греет лицо в метель, и иногда в ней застревает еда. Но я знал одного мужика, который отрастил себе такую длинную, что она запуталась в уздечке. Лошадь протащила его через ограду, и он сломал себе шею.