Поля крови. Религия и история насилия
Шрифт:
Веря вместе с вами, что религия – это частное дело между человеком и Богом, и что никого больше в вопросах веры и богослужения спрашивать не нужно, и что законодательные полномочия правительства распространяются только на действия, а не на мнения, я с великим уважением размышляю о том акте всего американского народа, который объявил, что государству нельзя «издавать ни одного закона, относящегося к установлению какой-либо религии или запрещающего свободное исповедание оной». Тем самым возводится стена между Церковью и государством.
Хотя такое разделение действительно может пойти на пользу и Церкви, и государству, оно, вопреки мнению Джефферсона, не присуще самой природе вещей, а представляет собой новшество. Соединенные Штаты задумали нечто совершенно новое.
Образ «стены» Джефферсон заимствовал у Роджера Уильямса (1604–1683) – основателя колонии в Провиденсе (Род-Айленд), которого изгнали из Новой Англии за возражения против нетерпимости пуританских властей {1267} . Однако Уильямс заботился не столько о благополучии государства, сколько о собственной вере, не желая искажать ее отношениями с правительством {1268} . Он хотел, чтобы Род-Айленд был альтернативной христианской общиной, построенной в евангельском духе. Напротив, Джефферсон желал создать защиту от «отвратительной комбинации Церкви и государства», которая превращает людей в «простаков и ломовых лошадей» {1269} . Однако он, похоже, думал – и напрасно! –
1267
Perry Miller, Roger Williams: His Contribution to the American Tradition, 2nd ed. (New York, 1962), p. 192
1268
Miller, ‘Puritan State’, p. 146
1269
Джефферсон – Уильяму Болдуину, 19 января 1810 г.; см.: Dickenson W. Adams, ed., Jefferson’s Extracts from the Gospels (Princeton, 1983), p. 345; Джефферсон – Чарльзу Клею, 29 января 1816 г., ibid., p. 364
Какими бы ни были желания отцов-основателей, большинство американцев все еще считали самоочевидным, что идеология Соединенных Штатов должна основываться на христианских принципах. К 1790 г. около 40 % населения жило в пограничных областях и ощущало все большее недовольство республиканскими властями, которые не делили тягот с простым народом, а налоги взимали не меньше, чем британцы. Новая волна движений – так называемое «второе великое пробуждение» – стала массовой кампанией за более демократичную и верную Библии Америку {1270} . Деятели этих движений были не из интеллектуалов (как Эдвардс), а из народа. Они использовали дикие жесты, грубый юмор и сленг, опирались на сны, видения и небесные знаки. Во время массовых сборищ за пределами городов они сооружали огромные шатры, а их духовные песнопения доводили толпы до экстаза. Однако ретроградами эти пророки не были. Лоренцо Доу походил на Иоанна Крестителя, но цитировал Джефферсона и Пейна и, подобно философам Просвещения, призывал людей мыслить самостоятельно. В христианском содружестве первые будут последними, а последние первыми. Бог одарил нищих и неграмотных, и Иисус с апостолами не заканчивали колледжей.
1270
Hatch, Democratization of American Christianity, pp. 68–157
Джеймс Келли и Бартон Стоун восставали против аристократического клира, который пытался навязать народу высокоумную веру Гарварда. Философы Просвещения учили, что надо иметь мужество отвергнуть зависимость от авторитетов и идти к истине путем естественного разума. Теперь же инициаторы духовного пробуждения предложили американским христианам читать Библию, не сверяясь с учеными из высших классов. Когда Стоун основал собственную деноминацию, то назвал ее «декларацией независимости»: проповедники возвещали простым людям современные идеалы демократии, равенства, независимости и свободы слова на языке, который был для них понятен. Это второе пробуждение могло показаться элите ретроградным, но на самом деле оно стало протестантской версией Просвещения. Требуя той степени равенства, которую правящий класс Америки еще не был готов предоставить, деятели духовного пробуждения олицетворяли народное недовольство, игнорировать которое было невозможно.
Поначалу это грубое и демократическое христианство ограничивалось бедняками, однако в 1840-е гг. Чарльз Финней (1792–1875) принес его средним классам, создав «евангельское» христианство, основанное на буквальном понимании Евангелий. Евангельские христиане хотели обратить светскую республику ко Христу, и к середине XIX в. это течение стало основной верой Соединенных Штатов {1271} . Не ожидая руководства от правительства, примерно с 1810 г. эти протестанты начали трудиться в церквях и школах. Они основывали реформистские ассоциации, которые особенно расцвели в северных штатах. Одни вели кампании против рабства, другие – против пьянства, третьи – против угнетения женщин и других ущемленных социальных групп. Некоторые настаивали на реформе образования. Подобно второму великому пробуждению, эти новые течения помогли простым американцам усвоить – вкупе с протестантством – идеал неотчуждаемых прав человека. Люди учились планировать, организовывать и реализовывать четко сформулированные цели рациональным образом, что помогало им иметь дело с истеблишментом. Мы на Западе часто оцениваем чужие культурные традиции, сравнивая их с Просвещением: великие пробуждения в Америке показывают, что этих идеалов можно достигать иным путем – религиозным.
1271
Daniel Walker Howe, ‘Religion and Politics in the Antebellum North’, in Noll, Religion and American Politics, pp. 132–33; George Marsden, ‘Afterword’, ibid., pp. 382–83
Более того, американские евангельские христиане столь основательно усвоили некоторые идеалы Просвещения, что создали любопытный гибрид, который историки иногда называют «просвещенческим протестантством» {1272} . Этот парадокс был подмечен Алексисом де Токвилем, когда он посетил Соединенные Штаты в 1830-е гг.: характер страны сочетает «два весьма разнородных элемента, которые в иных местах воюют друг с другом, но в Америке… срослись и чудесным образом комбинируются. Я имею в виду дух религии и дух свободы» {1273} . Отцы-основатели вдохновлялись так называемым «умеренным» Просвещением Исаака Ньютона и Джона Локка. Евангельские христиане отвергли «скептическое» Просвещение Вольтера и Дэвида Юма, как и «революционное» Просвещение Руссо. Они воспользовались философией «здравого смысла», которую развивали шотландские мыслители Фрэнсис Хатчесон (1694–1746), Томас Рид (1710–1796), Адам Смит (1723–1790) и Дугалд Стюарт (1753–1828) {1274} . Это учение подводило их к выводу, что у людей есть врожденная и безошибочная способность видеть ясные связи между нравственными причинами и следствиями в общественной жизни. Обрести понимание вещей несложно: достаточно лишь иметь здравый смысл. Даже ребенок может понять суть Евангелия и разобраться, как правильно жить. Американские евангельские христиане были убеждены, что если хорошенько займутся этим, то сумеют создать в Новом Свете общество, полностью воплощающее христианские ценности {1275} . Конституция установила мирское государство, но никак не поощряла развитие национальной культуры; отцы-основатели полагали, что это произойдет само собой {1276} . Однако благодаря евангельской благотворительности и реформистским ассоциациям «просвещенческое протестантство», как ни странно, стало национальным этосом секулярного государства {1277} . Можно лишить религии государство, но нельзя лишить религии нацию. Благодаря энергичной миссионерской работе, реформистским организациям и публикациям евангельские христиане создали культуру, основанную на Библии и сплотившую новую нацию.
1272
Mark A. Noll, ‘The Rise and Long Life of the Protestant Enlightenment in America’, in William M. Shea and Peter A. Huff, eds, Knowledge and Belief in America: Enlightenment Traditions and Modern Religious Thought (New York, 1995); ср. D. W. Bebbington, Evangelicalism in Modern Britain: A History from the 1730s to the 1980s (London, 1989), p. 74; Michael Gauvreau, ‘Between Awakening and Enlightenment’, in The Evangelical Century: College and Creed in English Canada from the Great Revival to the Great Depression (Kingston and Montreal, 1991), pp. 13–56
1273
Alexis de Tocqueville, Democracy in America, ed. and trans. Harvey Claflin Mansfield and Delba Winthrop (Chicago, 2000), p. 43;
1274
Henry F. May, The Enlightenment in America (New York, 1976); Mark A. Noll, America’s God: From Jonathan Edwards to Abraham Lincoln (Oxford and New York, 2002), pp. 93–95
1275
Mark A. Noll, The Civil War as a Theological Crisis (Chapel Hill, 2006), pp. 24–25
1276
John M. Murrin, ‘A Roof without Walls: The Dilemma of American National Identity’, in Richard Beeman, Stephen Botein and Edward E. Carter II, eds, Beyond Confederation: Origins of the Constitution and American Identity (Chapel Hill, 1987), pp. 344–47
1277
Noll, Civil War, pp. 25–28
Американцы показали, как можно обустроить общество на более справедливой и рациональной основе. Во Франции вожди буржуазии, восходящего среднего класса, наблюдали за этими событиями весьма внимательно, поскольку и у них появились идеологии с акцентом на свободе индивида {1278} . Однако их задача была труднее, поскольку пришлось вытеснять давно укоренившийся правящий класс с его профессиональной армией, централизованной бюрократией и абсолютной монархией {1279} . И все же к концу XVIII в. традиционное аграрное общество претерпевало в Европе все больший кризис: все больше людей уезжали в города и переключались на занятия и профессии, не связанные с сельским хозяйством; социальная мобильность была беспрецедентной, и распространялась грамотность.
1278
Claude E. Welch, Jr., Political Modernization (Belmont, Calif. 1967), pp. 2–6
1279
John H. Kautsky, The Political Consequences of Modernization (New York, London, Sydney, Toronto, 1972), pp. 45–47
Весной 1789 г. абсолютная власть Людовика XVI затрещала по всем швам. Расточительство двора ввергло французскую экономику в кризис. И священники, и знать (первое и второе сословия) отказывались подчиниться новому режиму налогообложения. Чтобы выйти из тупика, король 2 мая созвал Генеральные штаты в Версале {1280} . Он хотел, чтобы три сословия – духовенство, знать и простой народ – совещались и голосовали отдельно, но третье сословие не позволило аристократии взять ситуацию в свои руки. Оно объявило себя Национальным собранием и пригласило клир и знать присоединиться. Первыми дезертировали в лагерь третьего сословия 150 представителей низшего духовенства – по большому счету такие же простолюдины, которые были сыты по горло высокомерием епископов и желали более коллегиальной Церкви {1281} . Нашлись перебежчики и из второго сословия: это были провинциальные дворяне, презираемые парижской знатью, и богатые буржуа, которым надоела консервативность аристократии. 20 июня члены нового Национального собрания поклялись, что не разойдутся, пока не будет создана новая Конституция.
1280
T. C. W. Blanning, ‘Epilogue: The Old Order Transformed’, in Euan Cameron, ed., Early Modern Europe: An Oxford History (Oxford, 1999), pp. 345–60; Michael Burleigh, Earthly Powers: The Clash of Religion and Politics from the French Revolution to the Great War (New York, 1995), pp. 48–66
1281
M. G. Hutt, ‘The Role of the Cur'es in the Estates General of 1789’, Journal of Ecclesiastical History, 6 (1955).
Планировалась разумная и просвещенная дискуссия по американскому образцу. Однако Собрание не учло мнение народа. После плохого урожая с продовольствием было худо, цены на хлеб в городах взлетели, и наступила массовая безработица. В апреле в Париже подняли мятеж около 5000 ремесленников, и по всей стране были созданы революционные комитеты и гражданская милиция, чтобы сдержать беспорядки. В ходе заседаний делегатов освистывали и прерывали возгласами с мест для публики. Недовольные толпы выходили на улицу и нападали на любого представителя старого режима, кто им попадался. Некоторые солдаты, посланные унять беспорядки, присоединились к мятежникам. А 14 июля толпа пошла на штурм Бастилии в восточном Париже, освободила узников и разрубила на куски коменданта. Сходная судьба постигла и многих других высших чиновников. В провинции голодные крестьяне, терзаемые «великим страхом», твердили, что нехватка зерна искусственно создана режимом, чтобы голодом принудить их к подчинению. Масла в огонь подозрений подлило прибытие бедняков, ищущих работы, которых приняли за передовые отряды знати {1282} . Крестьяне нападали на дворянские усадьбы и еврейских ростовщиков, отказывались платить десятины и налоги.
1282
George Lefebvre, The Great Fear of 1789, trans. R. R. Farmer and Joan White (Princeton, NJ, 1973)
В общем и целом ситуация в стране выходила из-под контроля. И Национальное собрание повело себя радикальнее. Оно приняло Декларацию прав человека и гражданина, которая наделяла суверенитетом народ, а не монарха, и возвещала, что все люди обладают естественным правом на свободу совести, собственность и свободу слова и должны пользоваться равенством перед законом, личной безопасностью и равными возможностями. Затем Национальное собрание начало гонения на католическую церковь во Франции. Как мы уже видели, «миф о религиозном насилии» основывался на убеждении в том, что отделение Церкви от государства освободит общество от воинственности «религии». Однако и в Европе, и в других частях света почти все реформы, связанные с секуляризацией, начинались с резких посягательств на религиозные институты. Это вызывало недовольство, нарушения закона, смятение, а иногда и ответное насилие. 2 ноября 1789 г. Национальное собрание проголосовало (568 голосов против 346) за погашение национального долга путем конфискации церковного имущества. Шарль Морис де Талейран, епископ Отёнский, пояснял, что Церковь не располагает собственностью в обычном смысле слова: ей даны земли и имения, чтобы она делала добрые дела {1283} . Государство теперь могло платить зарплату духовенству и финансировать эту благотворительность самостоятельно. Затем 3 февраля 1790 г. запретили все религиозные ордена, за исключением тех, кто занимался учительством или работой в больницах. Многие клирики энергично возражали и пробудили сомнения в головах простых людей. Однако некоторые священники усмотрели здесь возможность для реформы: возвращения Церкви к первоначальной чистоте. Они даже начали создавать новую «национальную религию».
1283
Philip G. Dwyer, Talleyrand (London, 2002), p. 24