Поля крови. Религия и история насилия

Армстронг Карен

Преданность доктрине о первородном грехе приводила протестантских колонистов к абсолютистской политике как средству борьбы с падшей природой человека. Если бы Адам не согрешил, без правительства можно было бы обойтись. Однако люди грешны, склонны ко лжи, воровству и убийствам. Держать их в узде под силу лишь сильной власти. Люди, рожденные в Духе, имеют свободу сынов Божиих, но свободны они делать лишь то, что заповедует Бог. При обращении они отказываются от следования инстинктам и должны покоряться властям, которые Бог поставил над ними {1220} .

1220

Perry Miller, ‘The Puritan State and Puritan Society’, in Errand into the Wilderness (Cambridge, Mass., and London, 1956), pp. 148–49

Как известно, Колония Массачусетского залива была не первым английским поселением в Северной Америке. Основатели Джеймстауна в Вирджинии прибыли еще в 1607 г. И были они не пылкими пуританскими диссентерами, а деловыми людьми, желавшими превратить колонию в выгодное коммерческое предприятие. Однако после высадки они первым делом построили временную церковь: с парусом вместо крыши и бревнами вместо скамеек {1221} . Их колония была почти такой же строгой, как и массачусетская. Церковные службы были обязательными. За пьянство, азартные игры, супружеские измены, тунеядство и излишне броское платье штрафовали. Если нарушитель

не исправлялся, его отлучали, а имущество конфисковывали {1222} . Это было не только коммерческое, но и христианское предприятие, и в Лондоне его славили как один из ключевых моментов в истории спасения {1223} . Согласно королевской хартии, главная цель Вирджинской компании состояла в обращении коренных народов, а не в финансовом успехе {1224} . Как добрые протестанты (своего времени), вирджинцы придерживались принципов Аугсбургского мира: «Cuius regio, eius religio» («Чья страна, того и религия»). Если большинство аграрных правителей редко пытались контролировать духовную жизнь подданных, вирджинцы, при всей их меркантильности, считали самоочевидным, что в нормальном обществе все граждане должны придерживаться одной веры, а правительство обязано следить за соблюдением религиозных уставов.

1221

John Smith, ‘A True Relation’, in Edwin Arber and A. C. Bradley, eds, John Smith: Works (Edinburgh, 1910), p. 957

1222

Perry Miller, ‘Religion and Society in the Early Literature of Virginia’, in Errand, pp. 104–05

1223

William Crashaw, A Sermon Preached in London before the right honourable Lord werre, Lord Gouernour and Captaine Generall of Virginea (London, 1610), in ibid., pp. 111, 138

1224

Ibid., p. 101

Джон Локк еще не родился, и в американских колониях религия, политика и экономика оставались нераздельными. Более того, вирджинцам и в голову не приходило понимать коммерцию как сугубо мирскую деятельность {1225} . Сэмюель Пуркас, пропагандист компании, придал ее идеологии наиболее полное выражение {1226} . Если бы Адам не пал, весь мир сохранил бы изначальное совершенство и осваивать его было бы легко. Однако с приходом греха люди настолько развратились, что чуть не переубивали друг друга, и Бог рассеял их по земле (после истории с Вавилонской башней) и оставил в неведении друг о друге. Но по его же воле коммерция начала сплачивать людей. В Эдеме Адам имел все необходимые ресурсы, но потом возникли трудности. Теперь же благодаря кораблям страны поставляют друг другу то, чего где-то не хватает, а Бог может использовать всемирный рынок для спасения нехристианского мира. Из Америки вирджинцы ввозили продукты в Англию, где часто случался недород, а заодно несли христианство индейцам. Плакат компании объяснял, что Бог более не действует через пророков и чудеса, а благовествовать миру можно лишь «смешанным образом, через открытия и торговлю купцов». Живя на индейской земле и торгуя с туземцами, колонисты «продавали им жемчуга небесные» путем «ежедневных разговоров» {1227} . Стало быть, поиск новых ресурсов, думал Пуркас, не самоцель, и компания потерпит неудачу, если будет искать лишь барышей.

1225

David S. Lovejoy, Religious Enthusiasm in the New World: Heresy to Revolution (Cambridge, Mass., and London, 1985), pp. 11–13; Louis B. Wright, Religion and Empire: The Alliance between Piety and Commerce in English Expansion, 1558–1625 (Chapel Hill, 1943); Miller, ‘Religion and Society’, pp. 105–08.

1226

Samuel Purchas, Hakluytus Posthumous, or Purchas His Pilgrim, 3 vols (Glasgow, 1905–06), 1, pp. 1–45.

1227

‘A True Declaration of the Estate of the Colonie in Virginia’ (1610), in Peter Force, ed., Tracts (New York, 1844), 3, pp. 5–6

Поначалу Пуркас полагал, что у индейцев не надо отнимать землю, ведь ее дал индейцам Бог {1228} . Возможно, его протестантская идеология и была патерналистской, но определенное уважение к аборигенам присутствовало. Однако в первые две страшные зимы, когда колонисты умирали от голода, некоторые из работников бежали к местному племени поухатанов. Английский губернатор попросил вождя вернуть беглецов и нарвался на презрительный отказ. Тогда английское ополчение напало на поселение, убило 15 индейцев, сожгло их дома и истребило кукурузу; царицу племени увели, а с детьми ее тоже расправились {1229} . Такие вот «ежедневные разговоры». Индейцы были потрясены. Вождь поухатанов спросил: «Почему вы истребляете нас, когда мы обеспечиваем вас едой? Почему вы завидуете нам? Мы безоружны и готовы дать вам все, что просите, если вы приходите как друзья» {1230} .

1228

Miller, ‘Religion and Society’, pp. 116–17

1229

Howard Zinn, A People’s History of the United States: From 1492 to the Present, 2nd ed. (London and New York, 1996), p. 12

1230

Ibid., p. 13

Однако к 1622 г. индейцев уже тревожил быстрый рост колонии: англичане забрали под пашни слишком много охотничьих угодий, тем самым лишив индейцев существенного источника пропитания {1231} . Поухатаны внезапно напали на Джеймстаун и перебили около трети англичан. Виргинцы отомстили безжалостно: разрешали племенам поселяться и засевать поля, а затем, прямо перед сбором урожая, нападали и убивали столько индейцев, сколько могли. За три года они воздали за Джеймстаун многократно. Какое уж там евангельское сострадание! Они взяли курс на безжалостное уничтожение. Даже Пуркас оставил библейское учение и проповедовал теперь агрессивную гуманистскую концепцию прав человека: мол, индейцам поделом, ибо они нарушили закон природы, оказывая сопротивление английским поселенцам {1232} . Прагматические соображения стали вытеснять старое благочестие. Компании никак не удавалось поставлять в Англию достаточное количество товаров, и инвесторы считали, что их вложения не окупаются. Колонии оставалось одно: выращивать табак и продавать его по пять шиллингов за фунт. Возникнув как дело священное, колония постепенно секуляризовалась. Но привела к тому логика ситуации, а не либеральная идеология Локка {1233} .

1231

Andrew Preston, Sword of the Spirit, Shield of Faith: Religion in American War and Diplomacy (New York and Toronto, 2012), pp. 15–17

1232

Purchas, Hakluytus Posthumous, 1, pp. xix, 41–45, 220–22, 224, 229

1233

Ibid., pp. 138–39

Пуритане

Массачусетса убивали индейцев без зазрения совести {1234} . Они покинули Англию во время Тридцатилетней войны и впитали жестокость страшного времени. Насилие же оправдывали весьма избирательными ссылками на Библию. Пропуская мимо ушей пацифистское учение Иисуса, они вдохновлялись воинственными отрывками из Ветхого Завета. Например, Александр Лейтон проповедовал: «Бог есть великий Воин», а Библия – «лучший учебник военного дела» {1235} . Почтенный пастор Джон Коттон объяснял, что англичане должны нападать на индейцев, даже если со стороны последних не было провокации (казалось бы, явное беззаконие!), ибо не только имеют естественное право на их земли, но Бог еще и поручил им забрать эти земли {1236} . Здесь мы видим первые признаки той веры в собственную исключительность, которая впоследствии будет столь характерна для американской политики. В 1636 г. Уильям Брэдфорд с высокомерным самодовольством описывал бойню у реки Мистик, когда пекотам мстили за гибель английского торговца:

1234

Preston, Sword of the Spirit, pp. 31–38

1235

Ibid., p. 33

1236

Ibid., p. 35

Тех, кто избежал огня, убивали мечом; некоторых рубили на куски, других пронзали шпагами, так что они быстро рассеялись и почти никто не спасся. Полагали, что в тот раз было убито около 400 человек. Ужасно было видеть, как они поджариваются на огне и потоки крови тушат языки пламени. Ужасен был и запах, и зловоние. Однако победа казалась сладкой жертвой, и возносились молитвы к Богу, который оказал столь дивную помощь {1237} .

Когда пуритане заключили Хартфордский договор с немногими выжившими пекотами (1638 г.), то настояли на разрушении всех пекотских селений, а женщин и детей продали в рабство. «Не следовало ли христианам вести себя милосерднее?» – задавал риторический вопрос капитан Джон Андерхилл, ветеран Тридцатилетней войны, и с уверенностью отвечал на него отрицательно: Бог на стороне англичан, «поэтому у нас было достаточно света для наших действий» {1238} .

1237

Bradford, History of the Plymouth Plantation, in Zinn, People’s History, p. 15

1238

Ronald Dale Kerr, ‘Why Should You Be So Furious? The Violence of the Pequot War’, Journal of American History, 85 (December 1998)

Однако тридцатью годами позже некоторые пуритане засомневались в правильности подобных кампаний {1239} . После убийства индейца, обратившегося в христианство (1675 г.), плимутские власти на основании очень шатких улик возложили вину на Метакомета – вождя племени вампаноагов, которого англичане называли «королем Филиппом». Когда казнили трех его помощников, Метакомет и его индейские союзники разорили 50 из 90 английских городов в Плимуте и Род-Айленде; и к весне 1676 г. индейские армии оказались в 15 км от Бостона. Осенью чаша весов склонилась в пользу колонистов. Однако им предстояла тяжелая зима, а у наррагансеттов на Род-Айленде были запасы пищи и продовольствия. Обвинив их – опять-таки на основании сомнительных улик – в помощи Метакомету, англичане напали на деревню, ограбили ее и сожгли, а жителей (большей частью мирных беженцев) перебили. Дальше в ходе войны зверства совершали обе стороны – индейские воины скальпировали заживо своих пленников, а англичане четвертовали и потрошили своих. Однако летом 1676 г. военные действия прекратились. По сравнению с началом войны индейское население поредело вдвое: 1250 человек были убиты в сражении, 625 умерли от ран и 3000 – от болезней в плену. Число жертв в колониях составило лишь около 800 человек (1,6 % от общей численности 50 000 жителей).

1239

Preston, Sword of the Spirit, pp. 41–45; Andrew R. Murphy, ‘Cromwell, Mather and the Rhetoric of Puritan Violence’, in Murphy, ed., The Blackwell Companion to Religion and Violence (Chichester, 2011), pp. 525–35

Пуританский истеблишмент полагал, что индейцы были орудием возмездия свыше: Бог наказал колонистов за грехи и недостаток рвения в посещении церкви. А потому жертвы среди индейцев его не волновали. Однако многие колонисты уже сомневались в моральности тотальной войны. На сей раз значимое меньшинство высказалось против войны. Квакеры, которые прибыли в Бостон в 1656 г. и сами были жертвами пуританской нетерпимости, резко обличали жестокость. Джон Истон, губернатор Род-Айленда, обвинил плимутских пуритан в высокомерии и самонадеянности, с которой они расширяют свои поселения и злонамеренно стравливают друг с другом племена. Джон Элиот, миссионер, проповедовавший индейцам, пытался доказать, что это не оборонительная война: настоящими агрессорами были плимутские власти, которые подделывали улики и попирали справедливость. Как и в Вирджинии, недостаток благочестия приводил к тому, что в политической сфере богословские аргументы все чаще вытеснялись апелляциями к природе и разуму {1240} .

1240

Miller, ‘Puritan State’, pp. 150–51

И как часто бывает, общий упадок религиозного рвения вдохновил недовольных. К началу XVIII в. богослужения в колониях сделались более формальными, а в Нью-Йорке и Бостоне появились красивые храмы. Однако, к ужасу этих благопристойных конгрегаций, в сельской местности вдруг вспыхнуло яростное благочестие. «Великое пробуждение» началось в 1734 г. в Нортгемптоне (штат Коннектикут), когда смерть двух молодых людей и яркая проповедь пастора Джонатана Эдвардса (1703–1758) всколыхнула духовную жизнь города. Затем это оживление распространилось на Массачусетс и Лонг-Айленд. Во время проповедей Эдвардса люди кричали и вопили, корчились и толпились возле кафедры, умоляя его остановиться. Однако Эдвардс продолжал говорить, не обращая внимания на массовую истерику, не утешая и не отрывая взгляда от веревки колокола. Человек триста пережили мучительное обращение: они не отрывались от Библии и даже забывали поесть. Однако, вспоминал впоследствии Эдвардс, им также открывалось радостное восприятие красоты, отличное от какого-либо естественного чувства, «так что они не могли удержаться от громких криков, выражая свое восхищение» {1241} . Другие, испытывая величайший страх Божий, погружались в отчаяние, которое сменяла другая крайность – воодушевление, связанное с внезапным осознанием свободы от греха.

1241

Sherwood Eliot Wirt, ed., Spiritual Awakening: Classic Writings of the Eighteenth-Century Devotios to Inspire and Help the Twentieth-Century Reader (Tring, 1988), p. 110