Поля крови. Религия и история насилия
Шрифт:
Мы уже видели, что революции могут развиваться долгое время. Подобно Французской революции, Иранская революция прошла немалый путь, который еще не закончен.
Как и во Франции, были опасения, что режим уничтожат сильные внешние враги. Летом 1983 г. иракцы применили против иранских войск горчичный газ, а в следующем году – нервно-паралитический {1504} . Хомейни был убежден, что Америка собирается свергнуть его, как свергла Мосаддыка в 1953 г. Между тем, поскольку Иран был в контрах с Западом, ему не хватало важного оборудования, запасных частей и технических консультаций; инфляция оставалась высокой, а к 1982 г. уровень безработицы составил 30 % от общего населения и 50 % городского населения {1505} . Беднякам, права которых отстаивал Хомейни, при революционном режиме жилось немногим лучше, чем раньше. Впрочем, западные наблюдатели признавали, что, несмотря на растущее недовольство со стороны прозападных иранцев, Хомейни не утратил любви к народу. Ему были дороги и толпы на базарах, и студенты медресе, и скромные улема, и бедняки {1506} . Эти люди, до которых не было дела шаху с его программой модернизации, все еще мыслили и разговаривали на традиционном религиозном языке, попросту непонятном многим европейцам. Ведь это был
1504
Joos R. Hiltermann, A Poisonous Affair: America, Iraq and the Gassing of Halabja (Cambridge, 2007), pp. 22–36
1505
Homa Katouzian, ‘Shiism and Islamic Economics: Sadr and Bani Sadr’, in Keddie, ed., Religion and Politics in Iran, pp. 161–62.
1506
Michael J. Fischer, ‘Imam Khomeini: Four Levels of Understanding’, in Esposito, ed., Voices of Resurgent Islam, p. 171
После Иранской революции один американский чиновник в отчаянии воскликнул: «Кто же относился к религии серьезно?!» {1507} Со времен Просвещения повелось считать, что революции случаются, когда секулярность достигает зрелости и обретает достаточно сил, чтобы возвестить о своей независимости от веры {1508} . Сама идея, что народ восстанет и установит религиозное государство, никак не вязалась с традиционными стереотипами; на Западе многие видели тут лишь дикость и атавизм. И не желали замечать, что своекорыстной политической и экономической политикой, которая причиняла вред иранскому народу, западные правительства сами взрастили новый вид религии. Они были слепы к проблемам постколониального государства и изъянам модернизации, которая навязывается извне, а не возникает в результате естественных процессов {1509} . Осуждая же новую теократию, не замечали интересный парадокс: западный идеал свободы воспламенил мечты иранцев и вдохновил на борьбу за основные свободы, но западный секулярный идеал в их глазах оставался безнадежно скомпрометированным своекорыстием и жестокостью, с которыми он внедрялся. Соединенные Штаты уверяли, что Бог поручил им миссию распространять свободу по всему миру. Однако эта свобода явно не включала иранцев. «Мы не ожидали, что Картер будет защищать шаха. Ведь он же верующий человек и сам говорил о необходимости отстаивать права человека, – объяснял аятолла в интервью после революции. – Как Картер, верующий христианин, может защищать шаха?» {1510} Это удивление показывает, сколь странной была для людей, воспитанных в досовременном ключе, концепция религии как сугубо частного дела.
1507
Sick, All Fall Down, p. 165
1508
Hannah Arendt, On Revolution (New York, 1963), p. 18 (Арендт Х. О революции. – М.: Европа, 2011.)
1509
Kautsky, Political Consequences of Modernisation, pp. 60–127.
1510
William Beeman, ‘Images of the Great Satan: Representations of the United States in the Iranian Revolution’, in Keddie, ed., Religion and Politics in Iran, p. 215
Иранская революция кардинально изменила ситуацию в Персидском заливе. Шах был одним из столпов американской политики в данном регионе, открывая за умеренную цену доступ к огромным нефтяным ресурсам. В декабре 1979 г. Советский Союз попытался воспользоваться тем, что позиции американцев ослабли, и вторгся в близлежащий Афганистан. Эта холодная война между сверхдержавами укрепляла идеи всемирного джихада, который впоследствии ударит и по Соединенным Штатам, и по их союзникам. Однако Запад далеко не сразу осознает опасность. В 1980-х и 1990-х гг. его будут больше волновать теракты и насилие на Ближнем Востоке и Индийском субконтиненте, якобы вызванные только лишь «религией».
Глава 12
Священный террор
18 ноября 1978 г. в сельскохозяйственной колонии Джонстаун (Гайана) 913 американских граждан покончили жизнь самоубийством, отравившись цианидом {1511} . Впервые в истории Соединенных Штатов погибло такое число мирных жителей одновременно. Все эти мужчины, женщины и дети принадлежали к «Храму народов», основанному в 1950-е гг. в Индианаполисе (штат Индиана) харизматическим проповедником Джеймсом Уорреном Джонсом (1931–1978). Благодаря своей приверженности расовому и социальному равенству это движение было особенно привлекательно для американской рабочей бедноты (как белых, так и афроамериканцев). Люди жили общинной жизнью, взяв за основу то, что Джонс называл «апостольским социализмом» Деяний Апостолов. В 1965 г. Джонсу было видение, что Чикаго уничтожит ядерная бомба, и он убедил последователей перебраться с ним и его семьей в Калифорнию. «Храм» открыл свои учреждения в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе и завоевал репутацию движения политически прогрессивного. Он предлагал своим членам юридическую помощь, присмотр за детьми, жилье, бесплатное медицинское обслуживание, а также реабилитацию больных алкоголизмом. Численность возросла до тысячи человек, и в 1976 г., чтобы избежать (как было сказано) системного насилия и несправедливости Соединенных Штатов, «Храм» переселился в Гайану.
1511
Rebecca Moore, ‘Narratives of Persecution, Suffering and Martyrdom: Violence in the People’s Temple and Jonestown’, in James R. Lewis, ed., Violence and New Religious Movements (Oxford, 2011); Moore, ‘America as Cherry-Pie: The People’s Temple and Violence’, in Catherine Wessinger, ed., Millennialism, Persecution and Violence: Historical Circumstances (Syracuse, NY, 1986); Wessinger, How the Millennium Comes Violently: Jonestown to Heaven’s Gate (New York, 2000); Mary Maaga, Hearing the Voices of Jonestown (Syracuse, NY, 1998)
На историю в Джонстауне часто ссылаются в доказательство того, что религия принесла больше смертей и страданий, чем любая другая человеческая деятельность. Но, хотя Джонс был рукоположенным методистским пастором, часто ссылался на Евангелия и использовал религиозный антураж, он же был, по собственному признанию, атеистом
…собирается загнать людей нашей страны в концлагеря. Они отправят их в газовые печи, как евреев… Они посадят вас в концлагеря, которые уже построены в Тьюл-Лейке, Калифорнии, под Бирмингемом, возле Эль-Рино, в Оклахоме. Все туда попадут… У них еще есть концлагеря. Они сделали это с японцами и сделают с нами {1512} .
«Говорю вам, – уверял Джонс, – нам угрожает корпоративная диктатура… большое фашистское государство, большое коммунистическое государство» {1513} .
1512
Moore, ‘Narratives of Persecution’, p. 102
1513
Ibid., p. 103
Настоящий кошмар начался в 1978 г., когда члены «Храма» принялись репетировать массовое самоубийство. В «белые ночи» их внезапно будили и говорили, что вот-вот нападут американские агенты и ничего не остается, кроме самоубийства. После этого несчастные выпивали напиток, который считали отравленным, и дожидались смерти. 18 ноября 1978 г. общину посетил американский конгрессмен Лео Райан. Он приехал расследовать сообщения о нарушении прав человека. После отъезда Райана Джонс послал своих людей убить его на аэродроме, а затем созвал общину в павильон. Там врачи подали общинникам цианистый калий, растворенный в безалкогольном напитке Flavor-Aid. Родители сначала напоили им детей, потом выпили его сами. Судя по всему, большинство умерли добровольно, но 200 детей явно были убиты, и еще сотне стариков, возможно, ввели яд насильно.
Свои последние слова они записали на аудиопленку. Концепцию «революционного самоубийства» Джонс позаимствовал у Хьюи Ньютона, одного из вождей Партии черных пантер {1514} . «Я принял решение совершить революционное самоубийство. Мое решение хорошо продумано, – сказал один из обитателей Джонстауна. – И умирая, я надеюсь, что моя смерть послужит дальнейшему освобождению» {1515} . «Было приятно участвовать со всеми вами в этой революционной борьбе, – сказала одна женщина. – Никаким другим путем не хочу идти, кроме как отдать жизнь за социализм и коммунизм» {1516} . Люди, убежденные, что не имеют голоса в собственном обществе, поверили, что их услышат, если они наложат на себя руки подобным образом! Последним принял яд Джонс. «Мы сказали – тысяча людей сказала! – нам не нравится, каков этот мир. И мы совершили не самоубийство, мы совершили революционное самоубийство в знак протеста против условий бесчеловечного мира» {1517} .
1514
Huey Newton, Revolutionary Suicide (New York, 1973) (Ньютон Х. Революционное самоубийство. – Екатеринбург: Ультракультура, 2003.)
1515
Moore, ‘Narratives of Persecution’, p. 106
1516
Ibid., p. 108
1517
Ibid., p. 110
Без сомнения, уклад жизни в Джонстауне был непростым, да и фактов у нас маловато. Однако религию нельзя считать главной причиной трагедии. Скорее, многое напоминает случаи «революционного самоубийства», выраженные в религиозных категориях. «Храм» стал протестом против структурного насилия американского общества. Сюда стекались люди с непростой судьбой, на чьи несчастья, как жаловались члены общины, государство не обращало ни малейшего внимания. Поэтому Джонстаун – и протест, и критика. Члены «Храма» обвинили в своей смерти Соединенные Штаты: мол, из-за системного насилия жизнь стала невыносимой и лучше уж умереть. Конечно, Джонса трудно назвать психическим здоровым человеком. Но он верил, что участвует в неравной борьбе со сверхдержавой, у которой все козыри на руках. Все эти элементы всплывут на волне религиозно мотивированного терроризма, которая начнется в 1980-е гг.
Многое тревожит в джонстаунской драме. И в частности, следующее: она проливает свет на нигилистическое начало в современной культуре. Вспомним, какие образы терзали членов «Храма»: концлагерь и ядерный гриб. Зигмунд Фрейд (1856–1939) полагал, что люди столь же сильно мотивированы инстинктом смерти, сколь и стремлением родить потомство. Французский экзистенциалист Жан-Поль Сартр (1905–1980) говорил, что в человеческом сознании есть «дыра размером с Бога» и эта пустота составляет средоточие современной культуры. К середине ХХ в. эту жуткую пустоту заполнила страшная реальность. Между 1914 и 1945 гг. 70 млн человек в Европе и Советском Союзе погибли ужасной смертью {1518} . Некоторые из самых кошмарных зверств были совершены немцами, жившими в одной из самых цивилизованных стран Европы. Холокост сокрушил оптимистическую веру Просвещения в то, что образование покончит с варварством: оказалось, что концлагерь может находиться неподалеку от знаменитого университета. Сам масштаб нацистского геноцида открывает его опору на Новое время: для прежних цивилизаций такая грандиозная схема уничтожения была попросту невозможна. Для убийств нацисты использовали многие средства и достижения индустриальной эпохи: заводы, железнодорожные пути, химическую промышленность. Они прибегали к современному научному и рациональному планированию, при котором все подчинено единой, четкой и ясной цели {1519} . Детище современного научного расизма, холокост стал крайней формой социальной инженерии и крайней демонстрацией неспособности терпеть меньшинства. Он показал, что может случиться, когда теряется ощущение сакральности каждого человека – ощущение, ключевое в традиционных религиях. Квазирелигиозные системы не способны или не хотят возвратить такую веру.
1518
George Steiner, In Bluebeard’s Castle: Some Notes toward the Re-definition of Culture (New Haven, Conn., 1971), p. 3
1519
Zygmunt Bauman, Modernity and the Holocaust (Ithaca, NY, 1989), pp. 77–92