Поляне(Роман-легенда)
Шрифт:
— Всего только одну треть? И не более того? — Ветеран затрясся от сиплого смеха, еще больше скрючившись. — Так тебе надо стать правителем провинции. Будешь получать как раз по сто фунтов в год. Но отсохни мой язык, если все свободные места уже не заняты. Ты опоздал, дружище! Впрочем, не вешай свой мясистый нос. У префекта претории Востока шесть сотен чинуш-дармоедов. Они, полагаю, тоже не бедствуют. Так неужели из шести сотен не найдется ни одного, кто вскоре отдаст богу душу? И тогда ты сможешь занять его место. Смотри же не проворонь!
— О, перестань издеваться надо мной! Думаешь, я не знаю, что наш щедрый
— Потому что, — ответил ветеран, — всех оборванцев, которые живут в твоих домах, надо вернуть на поля. Пусть обрабатывают землю, которую предательски бросили. Лучше бы не родились их отцы! А в городе только и умеют что бунтовать. Семь бунтов только за последние десять лет! Мало? Эх, был бы сейчас жив наш Первый Полководец, показал бы он этим вонючим подонкам. Всех бы вымел обратно в села железной метлой, всех до единого!
— А кто бы в таком случае платил мне за жилье?
— Так не жалуйся, черт побери, на золу в хлебе.
— Не богохульствуй, — лысый толстяк вздохнул громко. — Если бы только зола в хлебе… Пойдем-ка помедленнее, а то душно что-то… А насчет бунтов ты, пожалуй, прав. У меня такое ощущение, что империя — накануне гражданской войны.
— Похоже на то, — мрачно отозвался ветеран, двинув ногой серый шарик упавшей с кипариса шишки. — И единственное, в чем я могу упрекнуть своего Императора, — это в чрезмерной демократичности. Он дал слишком много воли плебсу…
— Наверное, потому что сам не из патрициев.
— Именно! Однако господь одарил его исключительными способностями. А он вообразил, будто каждый выходец из низов может оказаться таким же незаурядным. Будто исключение может стать правилом! В этом первое и главное его заблуждение. Потому-то он и возвысил совершенно незаслуженно такое множество потомков Хама. Оправдали они его надежды? Как же, жди! Они дорвались до непривычной власти, до непривычного благополучия, но не обладают наследственным благородством души и разума. Они неизбежно приведут Второй Рим на грань катастрофы.
— Это было бы ужасно! — воскликнул собеседник, тяжко дыша и оправляя складки просторного одеяния на своих жирных телесах. — А Император ничего не видит и не слышит. Или не желает видеть и слышать. И вместо того чтобы заботиться о земных нуждах своего государства, витает в небесах и занимается богословскими диспутами. Чем расходовать дорогостоящий пергамент на замечания о толковании Нового Завета, лучше бы издал побольше продуманных постановлений…
— Ага, теперь и ты богохульствуешь!
— Нисколько. Богу — богово, кесарю — кесарево. Надо издать постановления…
— Мало их было издано, что ли? А выполняется ли хоть одно? Поменьше воскресных проповедей, побольше власти! Вот что нам необходимо сейчас. Надо возродить девиз Первого Полководца: «Метко, сильно, быстро!» Во всех сферах жизни. И все равно… Все равно такие, как мы с тобой, осуждали бы Императора. За недостаточную демократичность. Не за одно, так за другое. Как бы он ни поступал. Потому что его дело — царствовать, а наше дело — ворчать. Будь она проклята, наша старость! Не был бы я сейчас старым крючком, разве позволил бы я своим сыновьям —
— Но родительская любовь от этого не убывает? — парировал домовладелец.
— Смотря чья. Родитель родителю рознь. И будь я помоложе, я бы…
— Что ты бы?
— Я бы снова пошел в гвардию, где скоро придется служить… бабам! Да, бабам! Потому что мужчины стали хуже баб, я не говорю о евнухах. Где наша былая гвардия? Где наша былая армия? Где они, где?!
— Тише, пожалуйста, потише. Ты так расшумелся, могут услышать…
— Плевать! Что они могут мне сделать? Что мне терять, наконец? Пускай слушают! И ты тоже слушай. Я не спрашиваю, как некоторые, где наша казна. Я спрашиваю: где наша армия? Почему из шестисот сорока пяти тысяч регулярного имперского войска осталось всего сто пятьдесят тысяч? Где остальные? Погибли в сражениях? Вранье!
— Куда же они подевались?
— Откуда мне знать? Потому и спрашиваю. А где гарнизоны наших пограничных крепостей на Истре? Сколько их мы в свое время построили и укрепили! И сколько разрушили — сами же! Чтобы не достались склавинам. Все равно достались… Так почему же нашлось кому разрушать, но не нашлось кому защищать? Растолкуйте мне, старому воину. Не понимаю! Или мой рассудок так же ослабел, как мои руки? А ты видел сейчас, когда мы проходили мимо Больших стен, видел, в каком они состоянии? Это — в столице. Что же тогда говорить о провинциях? Нет хозяина, нет порядка!.. И ты тоже хорош, дорогой… Чем строить свои многоэтажные голубятни для ощипанных воробьев, лучше бы отремонтировать хоть пару башен вдоль Больших стен.
— А кто бы оплатил мне эти работы? Император, что ли?
— Оставь в покое Императора. Еще смерть Императрицы подсекла его. В конце концов, у каждого человека есть своя ахиллесова пята, своя главная слабость. Даже у Императора. Его главной слабостью была Императрица, мир праху ее. Жаль, не завели они детей. Племянники уже грызутся из-за наследства и престола — при живом дяде! Вот мы его осуждаем за то за се. А где гарантия, что новый не окажется во сто крат хуже?
— Хуже, чем сейчас, некуда.
— Послушаем, что ты запоешь при новом. Император… он просто стар. Ты видел позавчера, на ипподроме, как опухли его глаза? Щелки в подушках! Он стар и немощен, как ты и я. Вот где причина всех наших бед — моих, твоих, всего Второго Рима. Когда так много знаешь и так мало можешь…
— Взгляни-ка! — прервал его собеседник встревоженным голосом. — Стасиоты [61] …
— Что?! Лучше бы не родились их отцы! Где?
— Да вон же, идут как раз нам навстречу. Подумать только! Ведь иные — из знатных и зажиточных семейств…
61
Стасиоты — «золотая молодежь» в Византии VI века, существовавшая за счет шантажа, грабежей и оплачиваемых политических убийств, предававшаяся кутежам и разврату, бесчинствовавшая на улицах Константинополя и других городов.