Полярная фактория
Шрифт:
Шахов хотя и владеет в совершенстве ненецким языком, но показал себя человеком, не имеющим организаторских способностей, без твердой боевой закалки.
Кабанов, конечно, энергичней. У него есть напористость и желание работать, однако, не будучи знакомым с языком, он оказался беспомощным.
Есть тут отчасти и вина Удегова. Он все свое внимание в эти дни отдал хозяйству фактории, нуждавшемуся в упорядочении и подсчете. На работу среди ненцев не приналег, не принял в ней деятельного участия. Как человек, свободно говорящий с ненцами, он, разумеется,
На наших промахах кулачье построило свой успех. Многолюдный с’езд оказался сорванным.
Часы показывали двенадцать. Ненцы стали раз’езжаться.
Я заглянул в окно. На освещенном луной дворе ненцы оправляют оленей, вытаскивают нарты. Снялись три упряжки и с места вскачь пошли в прозрачную даль. За ними еще две, потом еще и еще.
— Товарищи, не расходитесь. Выслушайте и проголосуйте резолюцию, составленную президиумом, — говорил в полупустую комнату Кабанов.
У стен по углам еще сидело десятка два — три выборщиков, но и они один за другим исчезали.
— Вот это ловко! — с досадой сказал Кабанов. — Ну, что же, придется начинать сначала!
На этом собрании все было сорганизовано примитивнейшим образом. Кулаки и шаманы с изумительной прямолинейностью, показали, что весь этот саботаж — дело их рук. Не хотелось даже обсуждать этого вопроса. Картина для всех была ясна.
— Давайте чай пить и спать. Потолкуем завтра, — сказал Удегов. — Кулаки, как видите, подготовились лучше нас.
Так закончился этот с’езд, еще раз показавший, что самотек в борьбе с кулачьем никуда не годится.
ХОЗЯЙСТВО ФАКТОРИИ. ТОВАРЫ. УЧЕТ. ПЕРЕМЕНЫ В БЫТУ. НЕХВАТКА ДРОВ
До странности изменилась жизнь на фактории. Насколько раньше она была однообразна, ограничивалась одними лишь торговыми операциями, совершенно не носила общественного характера, настолько теперь усложнилась и разделилась на ряд разнообразнейших отраслей.
Гости из районного центра, проученные итогами с’езда, широко развернули политическую работу, в которой принимаем активное участие и мы.
В товарном хозяйстве фактории происходит проверка, учет, точное выявление остатков и переоценка товара с координацией цен по госторговскому прейс-куранту.
Перестраивается понемногу и наш внутренний уклад — быт нашего маленького коллектива.
Вся эта работа бежит, кипит, не хочет ждать ни минуты. Комиссия подсчитывает, сортирует, составляет новые каталоги, подытоживает.
Я просиживаю ночи над писанием актов и ведомостей. Со второй фактории прибыл счетовод Кувалдов, тоже в помощь учету.
Работа движется.
А на ряду с этим идет по-старому выпечка хлеба, не прекращается торговля.
Благодаря присутствию таких переводчиков, как Шахов и Удегов, значительно оживилась моя амбулаторная деятельность. Есть возможность расспросить больного, растолковать ему, от чего произошла болезнь и как устранить причины.
Во всех отношениях наша работа и жизнь стали полновесней, приобрели осмысленность, ценность.
Имеется возможность провести беседу с заезжими туземцами, поговорить о быте, рассказать как, и что именно надо усвоить из санитарии или гигиены.
Они слушают внимательно, но методы внедрения гигиены в быт чума — им недоступны. Они, например, категорически отказываются от бани, хотя бы она и была на фактории.
— Сегодня я пойду в твою баню, а завтра пропаду в своем чуме. При наших морозах, баня — смерть.
Равным образом им нельзя мыться теплой водой. Они лишь изредка умывают руки и лицо на холоде, водой ледяной температуры.
Встряску на фактории почувствовали все обитатели. Жестковато отразилась она на животных. Из 10 собак — четыре самых мелких и слабосильных внезапно околели — в один час. 10 декабря вечером они одна за другой стремительно влетели со двора в сени и забились в судорогах на полу. Изо рта шла пена, тело сгибалось, ноги прямило палками.
Не было сомнений, псы отравлены стрихнином. Резвый, игривый Кариш, два беленьких — большой и маленький — по характеру полные противоположности друг другу — сдохли на наших глазах.
Несчастный и забитый черный полущенок не добежал до сеней, свалился у порога.
Лично для меня было ясно, что хозяйственно-бесполезные, слабые животные уничтожены с заранее обдуманным намерением. Они поедали массу хлеба и не приносили никакой пользы.
Однако выполнено это нехорошо. Уполномоченный Комсеверпути, Шахов и заведующий факторией Удегов, отравив собак, не нашли достаточно гражданского мужества, чтобы открыто сказать:
— Это сделано нами. Это продиктовано хозяйственными соображениями.
Скажи они это открыто — не было бы ни паники, ни напрасных подозрений, ни обвинений друг друга.
Женщины фактории прежде всего кинулись ко мне. В моем распоряжении аптека, у меня хранятся яды, — естественно, они почли виновником меня.
С криками, бранью и слезами меня окружили, что называется, приперли к стене.
Уполномоченный ОГПУ Ларионов, осведомленный в этом деле, видимо, лучше других, сказал резко:
— Не разводите, товарищи, паники. Ничего особенного не случилось и ни кто в этом не виноват.
Меня оставили в покое, но маленькое население фактории волновалось, настроение царило приподнятое и тревожное. А ни Шахов, ни Удегов не отваживались откровенно признаться и внести успокоение.
12 декабря, видимо, от стрихнина же сдох Пегашка. Его отпустили погулять, он отошел в тундру шагов на сто и пал.
Лошадь была сильная, здоровая, веселая. Не дальше сегодняшнего утра рысью везла воду, затем отпряженная прыгала и брыкалась на дворе.
У нас осталось шесть собак. Три из них — „Роберт“, Барбос и Серый — настоящие полярные тяжеловозы. Здоровые псы, в силе мало чем уступающие волку. Несколько слабее маленький Серый — молодой выхолощенный песик. Пятая „Сонька“ — гладкошерстая сука, для работы и полярной зимы мало пригодная. Она уцелела лишь потому, что несколько дней назад принесла 7 штук щенков.