Полынь: Стихотворения и поэмы

Друнина Юлия Владимировна

КАССИР

Он много лет сидит в своей сберкассе, Возможно — двадцать, может — двадцать пять. Он хром. И лысина его не красит. Ему рукой до пенсии подать. Сидит всегда в сатиновом халате, Пиджак и брюки истово храня. Полтинник без раздумий не истратит, Свою жену боится, как огня. Но в День Победы, пробудясь до света, Он достает, торжественен и строг, Из старого потертого планшета С отбитою эмалью орденок. Потом стоит он в театральном сквере Часами, с непокрытой головой — Стоит комбат, и веря и не веря Во встречу с молодостью фронтовой.

«В слепом неистовстве металла…»

В слепом неистовстве металла, Под

артналетами, в бою Себя бессмертной я считала И в смерть не верила свою. А вот теперь — какая жалость!— В спокойных буднях бытия Во мне вдруг что-то надломалось, Бессмертье потеряла я… О, вера юности в бессмертье — Надежды мудрое вино!.. Друзья, до самой смерти верьте, Что умереть вам не дано!

«Ни от себя, ни от других не прячу…»

Ни от себя, Ни от других не прячу Отчаянной живучести секрет: Меня подстегивают неудачи, А в них, спасибо, недостатка нет… Когда выносят раненной из боя, Когда в глазах темнеет от тоски, Не опускаю руки, А до боли Сжимаю зубы я И кулаки.

НАШЕ — НАМ!

Наше — нам, юность — юным, и мы не в обиде.

Сергей Орлов

Пусть певичка смешна и жеманна, Пусть манерны у песни слова,— В полуночном чаду ресторана Так блаженно плывет голова. Винограда тяжелые гроздья Превратились в густое вино, И теперь по артериям бродит, Колобродит, бунтует оно. А за маленьким столиком рядом Трое бывших окопных солдат Невеселым хмелеющим взглядом На оркестр и певичку глядят. Я, наверное, их понимаю: Ветераны остались одни — В том победном ликующем мае, В том проклятом июне они… А смешная певичка тем часом Продолжает шептать о весне, А парнишка в потертых техасах Чуть не сверстницу видит во мне! В этом спутник мой искренен вроде, Лестно мне и немного смешно. По артериям весело бродит, Колобродит густое вино. А за маленьким столиком рядом Двое бывших окопных солдат Немигающим пристальным взглядом За товарищем вставшим следят. Ну а тот у застывшей певицы Отодвинул молчком микрофон И, гранатой, в блаженные лица Бросил песню забытую он — О кострах на снегу, о шинели Да о тех, кто назад не пришел… И глаза за глазами трезвели, И смолкал вслед за столиком стол. Замер смех, и не хлопали пробки. Тут оркестр очнулся, и вот Поначалу чуть слышно и робко Подхватил эту песню фагот, Поддержал его голос кларнета. Осторожно вступил контрабас… Ах, нехитрая песенка эта, Почему будоражишь ты нас? Почему стали строгими парни И никто уже больше не пьян?.. Не без горечи вспомнил ударник, Что ведь, в сущности, он — барабан, Тот, кто резкою дробью в атаку Поднимает залегших бойцов. …Кто-то в зале беззвучно заплакал, Закрывая салфеткой лицо. И певица в ту песню вступила, И уже не казалась смешной… Ах, какая же все-таки сила Скрыта в тех, кто испытан войной! Вот мелодия, вздрогнув, погасла, Словно чистая вспышка огня. Знаешь, парень в модерных техасах, Эта песенка и про меня. Ты — грядущим, я прошлым богата. Юность — юным, дружок, наше — нам. Сердце тянется к этим солдатам, К их осколкам и к их орденам.

«Я порою себя ощущаю связной…»

Я порою себя ощущаю связной Между теми, кто жив И кто отнят войной. И хотя пятилетки бегут Торопясь, Все тесней эта связь, Все прочней эта связь. Я — связная. Пусть грохот сражения стих: Донесеньем из боя Остался мой стих — Из котлов окружений, Пропастей поражений И с великих плацдармов Победных сражений. Я — связная. Бреду в партизанском лесу, От живых Донесенье погибшим несу: «Нет, ничто не забыто, Нет, никто не забыт, Даже

тот, Кто в безвестной могиле лежит».

«За утратою — утрата…»

За утратою — утрата, Гаснут сверстники мои. Бьют по нашему квадрату Хоть давно прошли бои. Что же делать? — вжавшись в землю. Тело бренное беречь?.. Нет, такого не приемлю, Не об этом вовсе речь. Кто осилил сорок первый, Будет драться до конца. Ах, обугленные нервы, Обожженные сердца!..

«Кричу, зову — не долетает зов…»

Кричу, зову — не долетает зов. Ушли цепочкою, шаг в шаг впечатав, Как будто на разведку в тыл врагов. Солдат Сергей Сергеевич Смирнов, Солдат Сергей Сергеевич Орлов, Солдат Сергей Сергеич Наровчатов. Зову. Опять лишь тишина в ответ. Но и она кричит о побратимах. Кто говорит — незаменимых нет? Забудьте поскорее этот бред: Нет заменимых, нету заменимых!

«И странно, и не странно…»

И странно, и не странно — Мне говорит она: «Зовут меня Татьяна, Фамилия — Война». …Есть в этом, право, что-то — Мне отвечает он: «Фамилия — Пехота, Зовут меня Семен». …Могут представить живо, Как все произошло: Затоптанная нива, Отбитое село. Девчонки из санбата Застыли, не дыша: Как гадкие утята, Два тощих малыша Откуда-то прибились, Измучены до слез… Их, бедолажек, «Виллис» Потом в тылы увез. В приемнике детдома Лишь удалось узнать. Что мальчугана — Семой, Девчушку — Таней звать. Постановили с лёту (Нет, надо же суметь!) «Войною» и «Пехотой» Именовать их впредь… Вторая мировая, Ты все-таки живешь! Права я, не права я, Но в сердце мне, как нож, Когда промолвит кто-то, Добавив имена: «Фамилия — Пехота, Фамилия — Война».

В ДАЛЬНЕМ УГОЛКЕ ДУШИ

Леониду Кривощекову, однополчанину, ныне писателю

Как он отглажен, все на нем блестит — Нет, вы на фото только поглядите: Мой командир санвзвода Леонид, Что в переводе значит «победитель». Тебя другим видала, командир, Я после контратаки отраженной: В шинелишке, светящейся от дыр, Осколками и пулями прожженной. В одной траншее нас свела война. Тебе — за двадцать, ну, а мне — под двадцать. Была в тебя по-детски влюблена: Теперь могу в таком грехе признаться. И, может, чище не было любви. Чем в этой грязной и сырой траншее… Ах, юность, юность! — только позови: Я сразу бросилась бы к ней на шею. И сразу стала бы такой смешной — До глупости застенчивой и строгой… Уже вся жизнь, пожалуй, за спиной, Иду своей, а ты — своей дорогой. Но в дальнем уголке души стоит Иконкой потемневшей (не судите!) Мой командир санвзвода Леонид, Что в переводе значит «победитель».

«Пожилых не помню на войне…»

Пожилых не помню на войне, Я уже не говорю про старых. Правда, вспоминаю, как во сне, О сорокалетних санитарах. Мне они, в мои семнадцать лет, Виделись замшелыми дедками. «Им, конечно, воевать не след,— В блиндаже шушукались с годками.— Побинтуй, поползай под огнем, Да еще в таких преклонных летах!» Что ж, годки, давайте помянем Наших «дедов», пулями отпетых. И в крутые, злые наши дни Поглядим на тех, кому семнадцать. Братцы, понимают ли они, Как теперь нам тяжело сражаться?— Побинтуй, поползай под огнем, Да еще в таких преклонных летах!.. Мой передний край — Всю жизнь на нем Быть тому, кто числится в поэтах. Вечно будет жизнь давать под дых, Вечно будем вспыхивать, как порох. Нынче щеголяют в «молодых» Те, кому уже давно за сорок.