Полынные сказки
Шрифт:
— Да я… это, — сказал лавочник, — хотел сахар за штаны…
— Иди-иди, — строго сказала Натакай, — иди и помни, что сказала тебе добрая Еленакай: люди живут не так.
И лавочник ушёл и действительно думал о том, что сказала ему старшая сестра. Лавочник Чернов был не такой уж глупый, он понял, что Еленакай призывает его просто так отдавать людям чай и сахар.
«Нет уж, дудки, — думал Чернов. — Не дам никому даром ни сахару, ни чаю».
Так лавочник Чернов и не послушался совета. Он стал жить по-прежнему.
Когда лавочник ушёл, Натакай собрала то, что валялось в снегу, и сахар и чай она спрятала в очень и очень далёкий сундук. Она, конечно, знала, что Еленакай никогда не станет пить этот чай и грызть этот сахар. Но Натакай была мудрая младшая сестра. Она знала, что, если не брать ничего за работу, — им просто-напросто не прожить.
Всю долгую зиму, понемногу, подсыпала она в морковный чай настоящий китайский, подкладывала чуть-чуть сахарку, а добрая Еленакай ничего не замечала.
Сказка о жареном гусаке
А у батюшки попа был граммофон.
По вечерам из огромного поповского дома неслись волшебные неполынные звуки.
Ребятишки собирались у забора, слушали эти звуки и не могли их понять. А это был вальс «Амурские волны», его играл на пластинке духовой оркестр. Звучали медные трубы, а полыновцы не знали, что медные трубы есть на свете и что они могут звучать.
С неба сыпался и сыпался снег, звучали медные трубы, и полыновцы думали, что батюшка — огромный волшебник.
По праздникам приносили полыновцы в церковь тюки самотканых холстов да мешки хлебов. Батюшка, конечно, брал что хотел — и холст и хлеб, уносил домой. А Татьяна Дмитриевна покупала холст у попа и раздавала бедняцким семьям.
Километрах в пяти от Полыновки была деревня; в которой жили татары. Называлась деревня — Урлюдим.
И вот случилась в Урлюдиме беда.
Загорелся дом.
Сухой зимний ветер подхватил огненную солому с крыши, перебросил на соседнюю. И вспыхнул соседний дом. И так пять домов сгорели дотла.
Несчастные погорельцы бродили по соседним деревням, у кого ночевали, у кого хлеба просили.
Три татарина пришли к попу.
— Беда, батька, беда, — говорили они, стоя в снегу на коленях. — Помоги погорельцам.
Батюшка стоял на крыльце и почёсывал бороду. Татары просили денег, а денег давать не хотелось.
— Беда-то беда, — сказал он, — а денег-то нету.
— Ты дай сто рублей, — просил старший татарин. — А мы тебе вернём сто двадцать.
— Я вам сто, — сказал поп, — а вы — двести. Вот это разговор.
— Это плохой разговор, — сказал старший татарин. — Ты дай сто, а мы вернём сто тридцать.
— Ну нет, — сказал поп, — это не разговор.
Так торговались поп и три татарина
Делать было нечего — погорельцы взяли сто рублей.
А под Новый год пришли к попу три татарки.
— Спасибо, батька, за помощь, — говорили они, стоя в снегу на коленях, — спасибо, что помог бедным татарам. Вот тебе к празднику жареного гусака.
— Ладно, чего там, — отвечал поп. — Я всегда помогу ближнему. Пускай он и татарин.
Он взял гуся, завёрнутого в полотенце, и пошёл в дом. А там уж собралось за столом всё его семейство, да ещё гости приехали из села Болдова.
— Я гуся принёс, — сказал батюшка. — Сейчас есть будем. Татары гусака мне зажарили. Заводите граммофон.
Завели граммофон, и странные неполынные медные звуки охватили дом.
Стали разворачивать гусака, да гусак никак не разворачивался. Больно крепким узлом завязали татары полотенце.
— Погодите, дайте-ка я, — сказал поп, дёрнул за узел.
Полотенце распахнулось — и тут все остекленели от ужаса. На столе лежала волчья голова.
Сказка о ледянке
Лёля любила снег.
Ей нравилось, что снег пушистый. Холодный, а нежный. И немой. Не сравнить с дождём. Дождь говорливый, а снег — немой.
Каждое утро глядела Лёля в окно и видела одну картину.
Вот дед Игнат привёз на санях дрова. Скидывает дед на снег берёзовые чурки, а лошадка подёргивает спиной, чтобы освободиться от сосулек, намёрзших у неё на спине.
Вот дед Игнат привёз на санях дрова. Скидывает дед на снег золотые и влажные опилки, а с горы чёрными клубочками катятся к школе ребятишки, стучат лаптями по морозному крыльцу. И первой взбегает на крыльцо Марфуша, а уж последний это Ваня Антошкин.
Снова начинается урок, слышен ясный голос мамы, а с неба всё сыплется снег, заносит золотые опилки. Таинственно горит из-под снега берёзовое золото.
Лёля почти каждый день ходила на уроки, а иногда брала свою ледянку и бежала к оврагу, туда, где стоял самый маленький в деревне домик. Натакай выбегала навстречу, хотела подхватить Лёлю, затащить к себе в дом.
— Погоди, Натакай! Я на ледянке покатаюсь.
Лёля садилась на ледянку и мчалась вниз по склону в глубокий и дикий овраг.
У Лёли была хорошая ледянка, очень быстрая. Её сделал дед Игнат. Он взял старое решето, обмазал его глиной, смешанной с коровьим навозом. А уж потом дно решета Лёля полила водой. Застыла на морозе вода, получилась стремительная ледянка. Так было ловко и весело кататься на ней с горы.
Иногда вдруг закручивалась ледянка, как ледяная юла, а Лёля крутилась вместе с ней и не понимала уже, где небо, где земля, и вылетала в сугроб.