Полюс капитана Скотта
Шрифт:
Капитан задумчиво помолчал. Он мог бы возразить Аткинсону, что беда может случиться с каждым из идущих к полюсу, после чего отряд предстанет перед точно такой же дилеммой? И если капитан и не стал спорить, то лишь потому, что понимал: и как врач, и чисто по-человечески Аткинсон все-таки прав.
«Понимаю, что должен был бы отказаться от его услуг, но не могу сделать этого. Кто из наших людей способен предстать передо мной в ипостаси врача, геолога, зоолога, орнитолога, художника и еще бог знает кого? Поэтому решено: Уилсон идет со мной. Как, впрочем, и ершистый, неуживчивый Отс».
Теперь, во время рейда к полюсу, Скотт имел возможность убедиться, что Отс оказался слишком чувствительным к низким температурам и что ни характер, ни манеры его со временем к лучшему не меняются. Там, в базовом лагере, походы из которого были короткими, а большинство ночей ротмистр проводил в их полярном доме, эти особенности в глаза не бросались, но здесь…
— О чем бы вы теперь ни пели мне, лейтенант, я твердо уверен: каюр Йенс Гран с собачьей упряжкой должен был идти с нами, — с явным вызовом молвил ротмистр. — А еще — специально для этого похода мы обязаны были отобрать и сохранить самых крепких и выносливых собак.
— Взять с собой Грана означало бы самим привести на полюс еще одного норвежца, — не согласился с ним Эванс.
— Да, привести, да, норвежца. Но под британским флагом и в составе британской экспедиции. Если бы мы это сделали, нам не пришлось бы ронять слезу скорби, глядя на норвежский флаг над полюсом. И тысячи миль тащить на себе санки тоже не пришлось бы. Их тащили бы собаки, а выдавливать из себя слезу скорби мы заставили бы потомков гордых викингов. Ведь привезли же мы в Антарктиду русских — и ничего, мир от этого не рухнул.
«А теперь представь себе, — мрачно подумал Скотт, — на какие разоблачительные высказывания способен расщедриться Отс, когда в Новой Зеландии или в Латинской Америке его окружат журналисты».
Словно бы почувствовав, что капитан готов взорваться холодной яростью, ротмистр драгунского полка вызывающе оглянулся на начальника экспедиции.
«Ты лучше подумай над тем, что этим же журналистам будешь говорить в свое оправдание ты сам», — жестко умиротворил себя Скотт.
7
Еще шагах в десяти от серо-коричневой палатки капитан остановился, подождал, когда Эванс и Уилсон оставят сани, и только потом взглянул вверх, на возвышавшийся над этой «меткой бытия» шест. То, что открылось его долгому, уважительно-завистливому взгляду, было небольшим, обледеневшим, а потому словно бы застывшим на легком морозном ветру, но все еще прекрасно выглядевшим красным полотнищем — с черным, в белом обводе, крестом посредине.
Этого не должно было случиться. Этого конечно же случиться не должно было! Тем не менее вот и он — флаг Норвегии над полюсом! И хотя все это — и палатка, и прикрепленный к шесту флаг над ней, как и корабельный вымпел с начертанным на нем названием судна «Фрам», — никакой неожиданностью для капитана уже не было, все равно он едва сдерживал слезы горечи.
«Как же это могло произойти, черт возьми?! — сокрушенно покачивал он головой, почти обессиленно бредя к палатке Норвежца. — Почему ты затянул с выступлением к полюсу?! Какого дьявола ты выжидал?! Пока ты возился со своими полудохлыми пони и хоронил во льдах свои идиотские, никоим образом к полярным условиям не приспособленные мотосани, этот Норвежец уложил свои пожитки на санные упряжки и помчался к полюсу. Да и сам лагерь свой он умудрился расположить верст на шестьдесят ближе к заветной точке этого „ледового безумия“!
Там должна была стоять другая палатка, и конечно же над ней должен был развеваться флаг Великобритании! Тогда что же произошло? Как ты объяснишь свое поражение там, в Лондоне, людям, которые доверились тебе со своими амбициями и своими деньгами, которые просто поверили в тебя. Ведь, казалось бы, кто, как не ты?! С твоим, уже немалым, антарктическим опытом… который так убийственно подвел тебя! Если бы вместо тебя экспедицию все-таки возглавил Эрнст Шеклтон, если бы ты позволил ему возглавить этот поход на полюс — все выглядело бы иначе».
«Шеклтон… — тотчас же осадил себя Скотт. — Почему ты должен был уступать этот маршрут Шеклтону, у которого уже была возможность дойти до полюса, но у которого не хватило для этого силы воли? Так что перестань распинать себя и своих людей, — попытался окончательно привести себя в чувство капитан Скотт. — Ты же не станешь уверять новозеландских, английских и прочих газетчиков, что поставил не на то время, не на те средства, не на тех людей… и только поэтому проиграл?! Позорно, со всей очевидностью и неоспоримостью проиграл!» — объявлял он себе приговор, наблюдая за тем, как Бауэрс старательно фотографирует палатку и флаг над ней, покрикивая на спутников, чтобы не подходили, «не мешали чистоте документального свидетельства».
— Внимание, перед вами — занавес очередной полярной драмы! — объявил неугомонный ротмистр Отс, опережая лейтенанта, который в нерешительности остановился у задернутого полога палатки, и бесцеремонно входя в нее.
При этом он проигнорировал ворчание Генри, явно намеревавшегося оставить право первого визита за начальником экспедиции и даже объявившего об этом. Всем своим независимым бунтарским видом ротмистр как бы говорил: «К черту формальности и ритуалы! Здесь, на полюсе, мы все равны перед Господом, королем и природой».
Впрочем, даже беглого осмотра капитаном утепленной палатки, держащейся на толстом бамбуковом шесте, было достаточно, чтобы убедиться, что дальше обычного созерцания этого полярного пристанища норвежцев Лоуренс все равно не продвинулся. И пока Эванс и Бауэрс выносили из палатки три кожаных мешка и ящик со всевозможными инструментами, чтобы при нормальном дневном свете изучить их содержимое, он уже извлек из подвешенной к шесту рукавицы несколько записок.
В одной из них сообщалось, что эту палатку у полюса установили пятеро норвежских путешественников: Руал Амундсен, Олаф Бьоланд, Хельмер Хансен, Сверре Х. Хассель и Оскар Вистинг, которые первыми побывали на полюсе, и произошло это памятное событие 16 декабря 1911 года.