Полюс капитана Скотта

Сушинский Богдан Иванович

— Не лучше ли оставить научный спор между этими исследователями на рассмотрение нашей академической науки? — миротворческим взглядом обвел своих спутников доктор Уилсон.

— Все мы, господа, должны придерживаться той правдивой точки зрения, что начальник экспедиции, — вообще не стал реагировать на реплику ротмистра Бауэрс.

— Подтвердить успех Амундсена и его спутников — это вопрос чести, — продолжил тем временем Скотт. — Я не желаю, чтобы его пребывание на полюсе подвергалось таким же сомнениям, каким подвергается пребывание на северном полюсе исследователей

Фредерика Кука и Роберта Пири.

Но пока его спутники вели научно-географические споры, унтер-офицер Эванс, он же «мастеровой» экспедиции, выдернул полоз из ледяного тела и, используя кусок материи, из тех, которой полярники обычно застилали палаточный пол, принялся сооружать парус, который при попутном ветре помогал бы им тянуть сани. И вскоре капитан убедился, что на санях это неуклюжее на вид изделие вдруг начало выполнять ту же функцию, что и парус, установленный на баркасе. Убеждаясь в этом, то один, то другой полярник восклицал: «Как же мы раньше до этого не додумались?! Унтер-офицер, вы гений! Может, вы еще и крылья к саням приделаете, мыслитель вы наш?!»

Преодолев с помощью паруса три четверти мили, полярники установили жердь с британским флагом, тем, который должен был остаться на полюсе.

Как только полотнище взвилось на ветру, полярники встретили подъем «Юнион Джека» [47] , выстроившись перед ним, а когда настала пора уходить на север, к базовому лагерю, каждый из них лично попрощался с флагом, задумчиво постояв перед ним и на прощание отдав честь. Отныне эта часть Антарктиды становилась частью их родины, их памяти, их души.

47

«Юнион Джеком» англичане (в простонародье, как бы мы сказали) называют свой государственный флаг.

Запись в дневнике, которую оставил в тот вечер капитан Скотт, была особенно пространной, насколько вообще могли быть пространными записи, сделанные в жутких полярных условиях. И завершалась она словами: «Мы соорудили гурий, подняли наш бедный, униженный английский флаг и сфотографировались. На таком морозе сделать все это было нелегко… Итак, мы повернулись спиной к цели своих честолюбивых устремлений, и перед нами предстали восемьсот миль непрерывного пешего похода с грузом. Прощайте, золотые мечты!»

10

Он видел это оголенное женское тело на склоне зеленого холма и в то же время ощущал нежное тепло ее ног; он как бы с высоты птичьего полета рассматривал лунные овалы ее груди, и в то же время ощущал их трепет в своих ладонях; он улавливал белизну обессиленно разбросанных рук женщины, и в то же время явственно ощущал их у себя на шее…

Это был один из тех эротических снов, которые сливаются с реальным мировосприятием, причем слияние это происходит настолько чувственно и реалистично, словно это уже происходит не в земном сне, а в совершенно ином, каком-то астральном бытии. И какими же сладостными были эти прикосновения и ласки; и как мучительно было расставаться с этим земным видением, которое вроде бы и не исчезало из сна, а как бы растворялось в холодном ледяном поднебесье.

Даже приоткрыв глаза, капитан Скотт все еще физически продолжал ощущать свою близость с женщиной, которая не была ни его женой, ни одной из любовниц; которую он так и не узнал и даже не пытался узнавать. Она была просто Женщиной и воплощала в себе всю ту плотскую и чувственную тоску, которая все яростнее охватывала этого полярного странника, бродягу ледовых миров.

— Вы просили разбудить вас ровно в семь, сэр, — донесся до его слуха сипловатый голос лейтенанта Бауэрса.

— Вы правы, ровно в семь, — подтвердил начальник экспедиции, но так и не шевельнулся, продолжая лежать с полуприкрытыми, непомерно отяжелевшими и словно бы смерзшимися веками.

— Это время наступило, сэр.

— Да, оно наступило, — сонно повторил Роберт, не желая ни открывать глаза, ни возвращаться в сознание настолько, чтобы окончательно вернуться в холодную, снежными ветрами продуваемую палатку. — Там другой мир, лейтенант, там совершенной иной мир.

Скотт приподнял голову, увидел сквозь распахнутый полог снежную серость плато, на котором они заночевали, и отрешенно покачал головой.

— Я не хочу туда, лейтенант, — уже совсем явственно произнес он. — Туда я уже не хочу… Я смертельно устал, с меня достаточно.

— Увы, господин капитан, теперь нам уже никуда не деться. Хотя я понимаю: наши сны становятся все пленительнее и слаще.

— «Все пленительнее и слаще!» Какая глубокая мудрость, лейтенант, — иронично, хотя все еще сонно, улыбнулся Скотт. — Откуда она у вас в столь раннем возрасте? Так вот, я и хочу остаться в этом мире вечного сна, в котором все столь пленительно и сладостно.

— До него еще нужно дойти, сэр, поскольку этот мир — на другом континенте.

— Нет, лейтенант, он — здесь. На другом континенте — житейская суета.

Порыв ветра неожиданно швырнул в просвет палатки горсть зернистого снега, частицы которого охлаждающе осели на щеках Скотта. Это подействовало на него, как горсть воды, которую плеснули ему в лицо.

— Вам помочь встать, господин капитан?

— Было бы куда человечнее, если бы вы помогли мне остаться «ТАМ», — по-стариковски прокряхтел Роберт, распахивая полы спального мешка и лениво вываливаясь из него, — по ту сторону времени и сознания.

Позавтракать полярники, как всегда, решили во время первого привала, рассматривая утренний марш как своеобразную спортивную разминку.

— Идем на север, джентльмены! — объявил Скотт, как только сани стронулись с места. Причем объявил таким тоном, словно призывал их идти на штурм скрывающейся где-то за морозной дымкой цитадели. — Строго на север! Штурман экспедиции Бауэрс, следите за компасом!

— Есть, идти строго на север! — оживленно отозвался молодой штурман.

— А ведь «идем на север» звучит почти как «идем домой», — вздохнул Эванс. — Возвращаться, наверное, всегда легче.

— Если, конечно, с победой. Со щитом, а не на щите, — обронил ротмистр.