Полюса притяжения
Шрифт:
— Точно-точно?
— Точно. Кроме того, есть еще одно важное сообщение. Пока мы не перешли в спальню, — произносит отрывисто, в перерывах между поцелуями. — В воскресенье мы приглашены на обед к моим родителям. Отказываться нельзя.
— Хм… Что-что? В смысле??? Стой! — выкрикивает Шахина практически истерично.
Не давая ей углубиться в панику, Денис продолжает покрывать ее шею неторопливыми влажными поцелуями.
— Прекрати истерику, котенок. Это всего лишь обед.
— Всего
Но для Яны знакомство с родителями — очень важный знак. Со стороны Рагнарина. Значит, он имеет относительно нее серьезные намерения. Ведь так?
«Кто ж поймет этих русских?»
«Всевышний, я рассуждаю, как отец…»
«Аллах-аллах…»
— Они знают, что я из Турции? Будут меня расспрашивать? А вдруг я им не понравлюсь?
— Понравишься. Ничего не будут спрашивать.
— А у вас есть какие-то обычаи? Что я должна принести? Или, может, будет какой-то ваш ритуал во время обеда? Как мне себя вести?
— Какой ритуал? — недоумевает Рагнарин. — Ничего не нужно. Не суетись ты так. Никаких ритуалов не будет.
Повисает тягостная и драматическая пауза. Пристально смотрят друг другу в глаза, сталкивая в воздухе свои разнополярные соображения о мире. Денис осознает, что Янка за него все-таки замуж собралась. А Янка, что он, знакомя ее с родителями, не строит таких же глобальных планов.
— Хм… Ладно, — неловко выдавливает она. Отводя взгляд, нервно прочищает горло. — Обед — так обед. Без суеты. Гениально.
— Гениально?
— Ну да… Ты гений. Но я тоже не промах. Хм… — на эмоциях дергает подбородок, задирая нос. — В общем, поглядим, кто кого.
В ее голосе отчетливо слышен вызов. И это окончательно сбивает настрой Рагнарина на разговор. Либо она в очередной раз запуталась в словах, либо играет какие-то игры. Последнее ему и вовсе неинтересно. Ну, это просто смехотворно.
— Иди уже сюда, Янка, — выдыхает он севшим голосом.
Дергая ее бедра ниже по дивану, сам на нее всем весом наваливается.
— А ты знаешь, что у того викинга Рагнара… Ну, который твой давний предок… Знаешь, у него было несколько жен!
— Он не мой предок. Ты сама это придумала. Или додумала.
— А кроме того! Ха-ха! У него было много наложниц и детей!
В ее голосе появляются настоящие обличительные нотки, которые немыслимым образом веселят Дениса.
— Не волнуйся, солнышко, ты будешь моей любимой наложницей, — подыгрывает ей с грубым смешком.
— Что? Я сейчас обижусь! А меня обижать нельзя. Я могу быть очень мстительной.
— Я уже понял.
Пока она не успела озвучить еще тонну бессмысленной информации, стягивает
Притихшая, сама обнимает его за шею. Горячит частым дыханием ушную раковину.
— Денис? Я люблю тебя, — шепчет разорванно. Крепче сжимая руки, не дает отстраниться, чтобы посмотреть в лицо. И вдруг, уже совсем тихо, на вибрирующем дрожью выдохе спрашивает: — А ты меня? Ты меня любишь?
Рагнарин так и замирает со спущенными штанами. Ощущает ее готовность, одуряющие жар и влагу, но, вмиг теряя запал, не может просто вставить и свернуть этот разговор к привычному тр*ху.
Правда в том, что не видит он краев своих чувств, не способен обозначить их природу.
И вместе с тем не может равнодушно отвергнуть ее слова — живые, буквально дышащие волнением и беспокойством. Не может проигнорировать те эмоции, которые на этих самых словах взрываются за его грудной клеткой.
Горит огнем.
— Конечно, люблю, — впервые в жизни произносит что-то прежде, чем убеждается в реальности и правдивости сформированных сознанием слов.
Догоняет уже после. Когда его собственный охрипший голос обрывается… Когда сердце, со всей дури бросаясь в ребра, расходится молотящими ударами… Когда из легких выбивает дыхание… Когда кожа в местах, где Янка его касается, загорается, превращаясь в воспаленную рану…
Вместо каких-то там призрачных восторгов, они, вероятно, придут позже, реакция тела ошеломляет физической болью.
Янка же, судорожно всхлипывая, прижимается к нему еще теснее. Захотел, не оторвал бы. Целует она и вовсе как-то нескладно, слишком взволнованно — сначала чуть ниже уха, потом так же неумело проходит щетинистый подбородок. Добирается до его онемевших губ. К ним прикасается совсем уж неуверенно. Едва-едва и тут же, прикрывая глаза, отрывается.
А у Рагнарина в груди все так и пылает. Невыразимое, нестерпимое и, как подсказывает подсознание, неискоренимое чувство. Все еще неприятное. Какое-то слишком острое, крайне болезненное.
Прикладывает усилия, чтобы перевести дыхание. Выровнять эти ощущения. Принять. Янка, конечно, подняла цунами, но он-то не трус, чтобы отвергать любовь только потому, что в его понимании она является чем-то бесплотным и иллюзорным.
— Денис…
Фокусируясь, смотрит на нее будто другими глазами. Смотрит так долго, что в этих глазах появляется жжение.
— Денис?
Вот она — эта призрачная любовь. Не по годам мудрая, смешная и смелая. Из плоти и крови. Смотрит в глаза с обезоруживающим восторгом и завораживающей доверчивостью. Положила на лопатки.