Полюшко-поле
Шрифт:
22
Недолго отдыхает село в короткие летние ночи. Сначала в том краю, откуда бегут прохладные, отдающие таежной хвоей воды Бурлита, вспыхнет брусничная полоска зари и начнет растекаться по горизонту, будто не в силах поднять ночное тяжелое небо. Но вот постепенно блекнет, словно истаивает, густота небесной сини, и уже мягкая нежная прозелень потихоньку ползет все выше и выше и растворяет в себе блестящие кристаллы звезд. А на это просветленное небо вдруг разом хлынет рассветное пламя, и покроются тихие таежные протоки отблеском зари цвета надраенной
Песцов проснулся рано; в рассветном полумраке оделся, накрыл постель и тихонько вышел из избы, стараясь как можно осторожнее ступать на скрипучие половицы. На улице было свежо. Песцова охватило ознобом, и он долго бежал через весь выгон. Поле Егора Ивановича лежало за лугами, километрах в семи от села, и Песцов, чтобы не прийти туда слишком рано, завернул на ближние станы. Бывал он там уж не в первый раз, и молодые доярки встретили его шутками, как старого знакомого.
– Что-то к нам Матвей Ильич зачастил?
– Может, он в молочные инспекторы хочет пойти?
– А что ж к нам не идти? Выбор у нас богатый.
– Он уже выбрал...
– Кого же?
– Во поле березоньку.
Песцов не умел отшучиваться. Он смущался от этих прозрачных намеков и сердился на себя: "Черт возьми! Дяде под сорок, а он отбрехиваться не научился".
Потом Песцова поили парным молоком. Девчата в белых халатах, в белых косыночках окружили его, и он чувствовал себя среди них как больной в кольце докторов.
– Покажите, как пройти на поле Егора Ивановича.
– Вон через тот ложок ступайте. Потом протока будет - обогните ее справа. А там по лугам. А вы бы взяли кого-нибудь из нас в провожатые. Говорят, вы на пару уверенней ходите по полям.
– Спасибо. В вожаках не нуждаюсь, - сердито ответил Песцов.
– Смотрите не заблудитесь!
– А то агронома на розыски пошлем, - кричали ему вслед доярки и смеялись.
Песцов и в самом деле заблудился. Он перешел ложок, обогнул протоку, долго ходил по лугам, и снова попадались ему и протоки, и ложки, и болота. А поля так и не видно было. Наконец он услышал за кустарником грохот трактора. Он единым духом проскочил малорослый лесок и вышел прямо к зарослям высокой, шелестящей на ветру кукурузы.
– Ах, черти! Ах, дьяволы! Ведь могут... Все умеют, - бессвязно вслух произносил он, идя по дороге, и трогал, оглаживал рукой кукурузные листья, словно волосы малого ребенка.
Под высоким тальниковым кустом на обочине дороги сидел Степан в выгоревшей добела майке. Перед ним лежали на брезенте культиваторные лапки, окучники, тракторные запчасти, резиновые камеры.
Поздоровались.
– Наша семейная мэтээс, - усмехнулся Степан, указывая на все это добро.
С увала прямо на них шел "Беларусь". За рулем, часто подпрыгивая, потряхивая головой, сидел Егор Иванович. Поравнявшись с кустом, он заглушил мотор и, кинув обычное приветствие
– Ну как, подобрал культиваторные лапки?
– Подобрал.
– Ну и добре.
Егор Иванович слез с трактора. На нем была такая же выгоревшая добела майка, рубаху он скрутил жгутом и повязал через плечо.
– Вот оно дело какое: хватились было окучивать, да земля не пускает. У нее свои законы, - заговорил он с Песцовым.
– А у вас?
– Наше дело - приноравливаться. Неволить землю нельзя.
Песцов смотрел на его небольшую сутуловатую фигуру, припорошенную золотистой пыльцой, на пыльные сапоги, на выгоревшие, землистого цвета волосы, и казалось ему, что Егор Иванович сам вышел из этой горячей земли и, как вещун, знает все ее повадки.
– Земля - дело живое, - говорил Егор Иванович, присаживаясь.
– Вот она, видишь, травка выросла, - указал он на высокий мятлик.
– А на другой год здесь все по-другому вырастет, и метелки будут не те. А наше дело чувствовать, как оно растет, и способствовать этому.
Он скрутил толстую цигарку и долго курил ее до самого основания, прикапчивая пальцы, курил, как человек, знающий цену табаку.
С пригорка, от куста, далеко, куда хватает глаз, видны картофельные грядки, в которые глубоко врезается клин шелестящей на ветру кукурузы.
– Это все ваше?
– спросил Песцов.
– И тут наше, и там, за увалами, тоже наше. А скажите мне, у американского фермера, такого, что в средних ходит, больше земли?
– Меньше.
– Песцов улыбнулся.
– Вот так и запиши, что фермер Никитин рабочих не держит, все делает своими руками.
– Правда, племянница помогает... спасибо ей, - добавил он после паузы, испытующе глядя на Песцова.
– А кто она?
– Надя... агрономша.
– Она ваша племянница?!
– удивился Песцов.
– Да.
– Вот оно что! Тогда все ясно.
– Что ж это у вас прояснилось, если не секрет, извиняюсь?
– Егор Иванович прищуркой смотрел на Песцова.
– Это я так, свое.
– Ну да, свое - не чужое.
Песцов отвел глаза и стал оглядывать поле.
– Ну как, хороша?
– спросил тем же тоном Егор Иванович.
– Кто?
– отозвался Песцов.
– Про кукурузу спрашиваю, - улыбнулся Егор Иванович.
– Ах, кукуруза!
– Да, да, кукуруза.
– Очень хороша! Очень...
– Ну то-то!
– удовлетворенно крякнул Егор Иванович.
Степан, заметив, что батька собирается основательно поговорить, сел за руль. Через минуту его трактор, поднимая легкое пыльное облачко, поплыл по картофельному морю, туда, где виднелись две фигурки пропольщиц.
– Это моя хозяйка с невесткой. Она у нас продавец, по вечерам в магазине, днем - в поле. Стараемся. Работаем, как на огороде...
– Ну, там в основном мотыгой стараются, - усмехнулся Песцов.
– Мотыгой, известно... Ноне, спасибо Надьке, хоть трактором вспахали, а то ведь лопатами вскапывали...