Полюшко-поле
Шрифт:
– Странная у вас кошка, - сказал Песцов.
– Не мяучит, а крякает.
– Ей в субботу сто лет. Небось закрякаешь, - отозвалась старуха.
– А печке? Тоже небось под сотню?
– Без малого семьдесят. Она избе ровесница. Да что избе? Селу! Лесичиха тихо посмеивалась, обнажая щербатые зубы.
– Когда ее сбили, то потолка еще не было. Четверть водки на ней роспили. Вот и стоит.
На лице хозяина тоже появилась какая-то тихая, застенчивая улыбка.
– Не передумали насчет комбайна?
–
– Нельзя мне сейчас браться. А ну-ка погоды не будет в уборочную? Чего я на нем заработаю? А у меня вон ртов-то сколько.
– Так ведь не вы же один сядете на комбайн, - сказал Песцов.
– Оно конечно. Только у других комбайнеров тракторы есть. А мой отобрали. Я бы теперь сколько трудодней на нем заработал! Мне бы и простой не страшен был.
– Как же это у вас отобрали трактор?
– спросил Песцов.
– Я ремонтировал комбайн в РТС. Но комиссия с приемкой комбайна запоздала. А тут посевная началась. Приезжаю в колхоз, а мой трактор "Беларусь" уже другому отдали - Петру Бутусову.
– Это брат Ивана?
– спросил Песцов Надю.
– Да.
– И вместо "Беларуси" дают мне старый "ДТ-34", - продолжал Лесин.
– А мне на "ДТ" работать нельзя: у него тормозные муфты под правую ногу... А у меня, видите, - нога-то правая не годится. Чего ж вы мне, говорю, даете? А не хочешь этого, отвечают, ничего не получишь. Так я и остался без трактора.
– Но вы должны были требовать, настаивать, - сказал Песцов.
– Он у нас не говорок, - махнула рукой Лесичиха, добродушно посмеиваясь.
– Где уж ему!
– Не мне тягаться с Бутусовыми, - сказал Лесин.
– А если вам предложат гарантийный минимум в случае непогоды, согласны?
– спросила Надя.
Лесин медленно улыбнулся.
– Да кто ж со мной так разговаривает? Мне твердят: садись на комбайн, не то плохо будет. Срывать, мол, уборочную решил!.. Под суд отдадим. Чудаки!..
– Садитесь на комбайн. И трактор вам возвратим, - сказал Песцов.
– Где уж там! У Бутусова не отберешь...
Лишь только вышли за порог лесинской избы, как Матвей заговорил возмущенно:
– Что это за Бутусовы? Что за сила у них? То они бездельников покрывают, этих Бочагова и Треухова, то трактор отобрали у инвалида... Почему же вы молчите?
– Формально Бутусовы всегда правы, - сказала Надя.
– Начался сев, а трактор простаивает. К тому же новый. Непорядок. Вот и отобрали.
– Вы говорите так, словно оправдываете их.
– Нет, просто я их хорошо знаю.
Уже вечером, возвращаясь домой вместе с Песцовым, она оглянулась назад, словно боясь, что их подслушают, и тихо сказала:
– Они меня все за девчонку принимают, а ведь мне двадцать шесть лет...
– И, немного помедлив, вздохнув, добавила: - Трудно, когда
– Вы по желанию сюда или назначение получили?
– Родина моя здесь... Родители намаялись - в город сбежали. А мне запало в душу деревенское детство... И все сюда тянуло, как в сказку. Метель послушать зимним вечером... при лампе, а еще лучше - совсем погасить свет. И сидеть у окошка. А то сходить во льны... Хорошо звенят они в жаркий полдень. Словом, у каждого есть свои глупости.
– А на целину не хотелось?
– с улыбкой спросил Песцов.
– Нет. Я знала, куда еду. Предвидела все...
– И это одиночество?..
– Ну?! Знать бы, где упасть...
– А что? Мужа прихватили бы с собой?
– Брак по нужде...
– рассмеялась Надя.
– На это храбрость нужна.
Они шли по вечерней пустынной улице. В небе истаивало чистое сияние лимонной зари. Некоторые избы тускло светились сквозь лиственные заслоны палисадников освещенными окнами. Стояла тишина, и где-то далеко-далеко, как на краю вселенной, раздавался одинокий собачий брех.
Песцов невесело усмехнулся.
– А я знаю одного чудака, который однажды женился с благими помыслами: хотел воспитать из нее своего двойника... духовного, так сказать.
– И не смог?
– Просто она оказалась сильнее и упрямее. И потом, всегда была уверена в своей правоте.
– Я понимаю. Значит, по уставу жила...
– Вроде бы!
Песцов взял ее впервые под руку и проводил до крыльца.
– Пойдемте завтра утром рожь посмотрим?
Надя согласилась и быстро пошла к двери, стуча каблуками о деревянные ступени.
20
На другой день их отвез Лубников на дрожках верст за пятнадцать, к речке Су, - "в степя", как говорили в Переваловском.
– Вот вам и рожь. Только любоваться нечем, - сказал он и укатил.
Рожь оказалась жидкой, малорослой, с огромными черными плешинами. Надя срывала тоненькие серо-зеленые стебли и, подавая Песцову, говорила:
– Видите, как вытянулась? Это от зимы, морозная худоба.
– По-моему, от озимой ржи надо отказаться.
– Но она в плане. Вы же сами его утверждали... Заставляли...
– Надя засмеялась.
– Допустим, я лично не заставлял...
– Ну какая разница - кто именно? От вас писали, что посев озимых - это нечто новое в здешних краях. Все за новым гоняемся, да старое забываем. А вы знаете, как занимались наши предки скотоводством, ну - тысячу лет назад?
– Летом пасли скот, а зимой - в стойле... Вроде бы так, - улыбнулся Песцов.
– А мы все по-новому норовим - и беспривязное содержание и зеленый конвейер... Но, между прочим, у наших предков мясо было, а у нас его мало. Почему? Ведь все эти новшества разумны?!