Помереть не трудно
Шрифт:
От публики шли волны жара, вместе с густой смесью запахов, они заполняли Клетку, будоража сознание и взывая к низменным инстинктам.
Я не превращусь в зверя, — сказал я себе. — Я не буду ронять планку. Я останусь человеком.
Вервольф был хорош. Очень хорош: чувствовалось, что Клетка для него — дом родной. Он изучил каждый её сантиметр, знал все сильные и слабые места… А ещё он любил красоваться перед публикой.
Завершив удачный бросок, он беспечно поворачивался ко мне спиной и требовал внимания, потрясая кулаками.
У меня же много сил уходило на то, чтобы сдерживаться. Я чувствовал, знал, что могу размазать противника тонким слоем. Но для этого нужно было выйти за грань самого себя. Нужно было отключить сознание. Стать тем, кем я не собирался быть.
Сначала удар прилетел слева. Голова загудела, глаз словно выскочил из глазницы, повис на тонкой ниточке нерва, как на резинке, а затем влетел обратно. Зубы лязгнули.
Второй удар тоже пришел слева, только не в глаз, а под нижнюю челюсть. Рот наполнился кровью: я прокусил себе щеку.
В голове загудело, как в наполненной камнями бочке, которую столкнули с обрыва.
Я махал руками, пытаясь попасть по противнику. Единственный шанс для меня победить вервольфа — это вырубить его особо удачным ударом, не допуская клинча.
Если будет клинч — он меня просто раздавит.
Текучим движением вервольф поднырнул под меня, обхватил за торс и швырнул через всю клетку. Ударившись о сетку, я свалился кулем на пол.
Толпа взвыла.
Совсем рядом, на уровне пола, я увидал напряженные, магнетические глаза Неясыти.
Вервольф прыгнул на меня.
Удары посыпались со всех сторон, и оставалось только прикрывать голову, чтобы кулаки противника не ободрали мясо с лица…
Ни о каких перерывах или раундах речи не шло. Когда прозвучал гонг, я решил, что это — начало первого раунда. Но сдаётся мне, второй раз он зазвонит только тогда, когда кто-нибудь из нас умрёт…
Как сквозь толстый слой ваты доносились крики толпы. Они накатывали волнами, почти ощутимыми, болезненными.
Я проиграл, — билась в голове одна мысль. — Я, чёрт меня подери, проиграл…
Насладившись моим бессилием, вервольф отпрянул и затанцевал на кончиках пальцев. На лице его блуждала плотоядная улыбка, во рту мелькали очень белые клыки.
— Привыкай лежать, упырь, — промурлыкал он так, чтобы никто, кроме меня, не услышал. — В гробу только это тебе и удастся.
Я чувствовал вкус своей крови и запах разгоряченного тела вервольфа. Пот, мускус, не выветрившееся перебродившее пиво — будоражили мой воспалённый разум, сдвигая, проламывая какие-то невидимые барьеры в душе.
Я поднялся.
Противник не препятствовал — мог позволить себе такую роскошь.
По собственным расчётам, я давно должен был отключиться. Я прекрасно знаю пределы своего организма: он способен на многое. Но не на всё. Быть быстрее, чем обычный, среднестатистический человек. Лучше чувствовать запахи, видеть и слышать. Обладать чуток большей силой… Но с силой оборотня, взрослого вервольфа, моя не шла ни в какое сравнение.
И тем не менее, я поднялся. Шатаясь, мотая головой, как лошадь, которую одолевает мошкара — но на ногах устоял.
Пришло понимание: я не хочу умирать. Нет, не так: я всё ещё хочу победить!
Откуда взялось это чувство — я не знаю. Возможно, пробудил его яростный, исступлённый взгляд Неясыти, который я изредка ловил сквозь прутья Клетки. Но скорее всего, оно с самого начала было во мне.
Я всегда был упрям.
И когда добровольно записался в армию, и когда не хотел умирать от осколочного ранения в живот. И когда на меня напала та тварь в переулке… В тот самый день, когда я встретил Алекса.
Вервольф нанёс очередной удар — справа, раздробив мне скулу. Я почувствовал, как хрустнула кость… Упав на колено, я закрыл глаза, пережидая пульсирующую вспышку боли.
Это ерунда, — уговаривал я себя. Гроб, обёрнутый серебряными цепями — вот это не ерунда. То же серебро, вплавившееся, въевшееся в кожу, и от этого жгучее, словно раскалённый уголь из печки — вот это не ерунда.
Жажда — бесконечная, глубокая, как чёрная дыра, которая не ослабевает, которая присутствует всегда… Жажда, которая может свести с ума, если поддаться ей хотя бы на миг — вот это не ерунда.
Никакое сырое мясо, никакие витамины, железо и искусственный гемоглобин не заменят вкуса настоящей человеческой крови. Не сравнятся с горячим током, который бежит по венам, с сытой тяжестью в полном желудке, с ощущением могущества, которое даёт только она. Тёплая человеческая кровь из отворённой вены…
И бороться с этой тягой каждый день, каждый миг своего существования — вот это не ерунда. Я не стану стригоем, как бы им этого не хотелось. Я не сделаюсь упырём, вурдалаком, кровожадной нежитью.
Ни. За. Что.
Я поднялся на ноги. Вервольф, беспечно повернувшись ко мне спиной, потрясал кулаками и победно выл, задрав лицо к сходящимся прутьям Клетки.
Я прыгнул на него и повалил. И взял на болевой.
Правильно Алекс говорил: злость накануне драки только на пользу. Он правда не уточнил, что злость эту надо переварить, преобразовать, превратить в источник силы. Использовать для того, чтобы победить.
Барьеры внутри меня лопались, как весенние почки. Я чувствовал, как вспухает поток силы, как он, подобно цунами, сметает всё на своём пути, как разбивается о свод черепа и выплёскивается наружу в дикарском крике.