Помереть не трудно
Шрифт:
— Помилуйте, светлый князь, — Алекс прижал руку к сердцу. — Ну разве мы похожи на господ, которые ходят в кабак с целью затеять ссору?
— Чутьё подсказывает мне, что — да, — улыбнулся, показав клыки, стригой. — Вы — те самые господа.
— Хорошо, — кивнул шеф. — Обещаю со своей стороны, что ни я, ни мой друг ни словом, ни делом никак не оскорбим ваших гостей. Впрочем, за остальных я ответственности не несу… — он добавил это вскользь, как бы между прочим, но стригой дал понять, что принимает оговорку.
— В таком случае, добро пожаловать
Стригой коротко поклонился и растворился в тенях — я честно не заметил, как он ушел.
Мы с Алексом спустились в зал и заняли свободный столик. Был он не так уж близко от сцены, в довольно сумрачном углу. Багряная парчовая скатерть свешивалась почти до полу, на ней уютно светился крошечный светильник, накрытый шалью.
Не сговариваясь, мы с шефом заняли места лицом к залу. Это оказалось не слишком удобно в плане общения, и кроме того, привлекло несколько подозрительных взглядов, но шеф лишь мило улыбнулся соседям и немного отодвинул свой стул — чтобы легче было встать, если придёт нужда.
Что характерно: стригой, который нас встречал, прекрасно заметил и револьвер Алекса, и мой собственный пистолет, но ничего по этому поводу не предпринял. Ограничился предупреждением — и всё. Интересно: действительно ли все приглашенные господа блюдут культуру общения, или же предупреждение было формальностью — мол, я вас предупредил, а остальное не моё дело…
Официантка, возникшая у столика, привлекла моё пристальное внимание. Она была… необычной. Не в плане красоты — экзотической, яркой, почти болезненной. А своей неприкрытой, выставляемой на показ «инаковостью».
У неё были длинные раскосые глаза, зелёные, с золотыми крапинками. Высокие острые скулы, смуглая кожа — на ум пришло сравнение «бархатная». Пышная грудь, осиная талия — эти скудные эпитеты не могут передать того взрыва чувств, что я испытал.
Хищная, — вот что приходило в голову в первый момент. — Опасная. Быстрая.
Волосы девушки были белыми — такими же, как у меня. И казалось, что краска здесь ни при чём, они были серебристыми, как лунный луч, от природы. И ещё: по всему телу девушки шли полосы. В полумраке зала оставалось только гадать: странная ли это татуировка, или боевая раскраска, которой украшали себя некоторые полинезийские племена…
— Кадет, — голос, а скорее пинок Алекса по голени вывели меня из ступора. — Не стоит заставлять ждать столь ослепительную особу, — говорил он со мной, но улыбался, не отводя взгляда ни на мгновение, девушке. — Сделай заказ, дьявол тебя побери, и позволь даме удалиться, пока я не получил разрыв сердца, лицезрея черты, достойные самых чувственных и смелых стихов.
Промямлив что-то про клюквенный сок, я уткнулся взглядом в стол. Что-то с этой девушкой было не так. Очень сильно не так, но что — я пока понять не мог.
— Ммм… насчёт стихов — вы же это не серьёзно? — сказал я просто так, лишь бы что-нибудь сказать.
— Я до сих пор в завязке, если ты об этом, — пробормотал шеф, оглядывая зал. Он старался смотреть как бы вскользь, ненавязчиво, но всё равно многие, почувствовав, что на них смотрят — оборачивались. — Дополнительные коллизии с Советом мне не нужны.
Официантка вернулась. На подносе она легко, словно это была стопка салфеток, удерживала две тяжелые кружки, кувшин с пивом толстого литого стекла, и такой же — с кроваво-красной жидкостью. Увидев, как тяжело плещется о гладкие стенки рубиновый прибой, я чуть не возмутился — опять меня за стригоя принимают!.. Но вовремя вспомнил, что сам заказал клюквенный сок…
Расставив напитки, она удалилась, позволив полюбоваться плавной грациозной походкой.
— Если бы Елена была хотя бы в половину так прекрасна, от Трои не осталось бы камня на камне, — как бы про себя, под нос, пробормотал шеф.
И вновь он возник ниоткуда, соткался из воздуха и света свечей, которыми освещался зал клуба — я забыл об этом упомянуть? Так вот: никакого электричества здесь не было и в помине.
Под потолком медленно раскачивались люстры, размером и формой похожие на тележные колёса. Они были утыканы, усажены и уставлены свечами.
В зале, перекрывая запахи разнообразных существ, пахло раскалённым свечным воском и ладаном.
Свет множества свечей создавал поистине удивительные эффекты. Он словно живой метался по стенам, окутывал посетителей загадочными тенями, плясал на натёртом до блеска полу, отбрасывал мятущиеся блики на скатерти…
В этих тенях легко спрятаться, — подумал я, глядя на стригоя в винно-красной бандане, подошедшего к нашему столику.
Золотая серьга в его ухе словно бы жила своей жизнью: покачивалась, ловила свет свечей, и отбрасывала ослепительные блики, от которых становилось больно глазам.
— У вас всё хорошо? — покровительственно спросил Неясыть.
— Всё великолепно, светлейший князь. — Мы в восхищении. Поражены, раздавлены, сломлены. Столько стиля! Обаяния! Такта!..
Алекс невыносимо грассировал. Алекс выспренно помахивал руками. Алекс закатывал глаза и тряс головой. И становилось ясно одно: мой шеф нарывался. Внешне придраться было не к чему, но то, каким тоном он говорил…
Стригой — флибустьер тоже прекрасно это понял. Сверкнув ещё раз серьгой, подал кому-то сигнал глазами и испарился.
Я оглянулся — туда, куда смотрел флибустьер, но никого не заметил.
— Почему вы назвали его князем? — спросил я Алекса, осторожно пробуя клюквенный сок.
От первого же глотка челюсти свело кислотой и необыкновенной свежестью.
— Таков его титул, — пожал плечами Алекс, с удовольствием наливая себе тёмного портера, и пробуя его, и одобрительно причмокивая, и промокая салфеткой пену на верхней губе…