Помни имя свое
Шрифт:
— Товарищ полковник, прикажете выдвигаться? — не выдержал командир группы захвата.
Оперативник не ответил. Перед его глазами, на обратной стороне век плыли картины — маленькая девочка, в одних трусиках, испачканная сажей, бутылки со следами мочи — заложники в этой проклятой школе пили собственную мочу, обгоревшие, обвалившиеся стены. Шахидка… совсем молодая, обычно, когда подрываются, голова и лицо остаются мало поврежденными. Лет восемнадцать, оскаленная как волчонок — она не пожалела собственной жизни ради того, чтобы убить как можно больше людей…
Кто за это за все должен отвечать?
В кармане бился в агонии телефон — полковник не сразу понял, что это поставленный на вибровызов телефон. Он думал, что это бьется сердце…
— Михаил — назвал он свое имя.
— Виктор — отозвался собеседник — восток перекрыт. Объект в адресе.
— Ничего не предпринимать. Пойду лично.
— Есть.
— Все, отбой.
Полковник посидел еще несколько секунд, закрыв глаза. Потом — достал из оперативной кобуры Стечкина, молча передал одному из бойцов. Больше оружия у него не было.
— Товарищ полковник, выдвигаемся?
Идиоты…
— Сидеть на месте.
Бойцы краснодарского отделения группы А, спешно переброшенные сюда для спецоперации — переглянулись.
— Товарищ полковник, объект особо опасен.
Полковник посмотрел прямо в глаза командиру спецгруппы — и много повидавшего капитана спецотряда передернуло. Таких глаз он не видели ни у кого, ни на гражданке, ни за два года службы в Грозном.
— Пошел в жопу.
Хлябнула боковая дверь. Полковник выбрался из машины и с силой закрыл ее.
Один из бойцов поймал взгляд командира, крутанул пальцем у виска — псих, конкретно с тормозов снялся. Командир кивнул головой — точно псих. Но приказ старшего по званию есть приказ…
Полковник шел легко, он вообще обладал талантом вписываться в любую, самую необычную обстановку. Он вырос на Кавказе и для него, русского — кавказские народы были родными. Он плыл в толпе как опытный пловец скупыми, сильными движениями рвет воду — уверенно, быстро. Вроде он и не торопился, в одном месте даже остановился послушать, о чем идет спор. Но у ворот садового товарищества — он был через несколько минут и никто не обернулся, никто не посмотрел ему в спину…
Базар… Кожаные куртки, разноязыкий гомон — превалирует русский, на Кавказе русский язык — язык межнационального общения, его знают все. Самодельные прилавки, тугие пучки зелени, мешки с картофелем, стоящие задом к покупателям машины, с которых продают овощи, мимолетный торг, объятья случайно встретившихся людей. Владикавказ — форпост русского влияния на Кавказе, даже название его — Владей Кавказом, Владикавказ. Беслан отсюда — в паре десятков километров. И черные платки на головах женщин на базаре — напоминают о случившейся беде.
Беде, за которую кто-то должен ответить. Только не те, кто на самом деле виноват.
Пройдя воротами садового товарищества, полковник свернул, пошел по неширокой, закатанной в асфальт улице, выискивая нужный поворот по номерам. Листья на деревьях пожелтели, но не опали, с участков тянуло дымком, доносились голоса. Неспешный и несуетный взгляд полковника перекатывался со стороны в сторону, оценивая и словно ощупывая все, что он видел. Стоящую в проулке Ладу — десятку, стоящую так, чтобы случись что газануть и перекрыть основную дорогу, мужика с корзинкой, сигаретный дым из зарослей. Все это не имело значения — потому что полковник твердо знал: тот, за кем они пришли — не побежит.
Гравий хрустел под ногами…
Нужный ему домик полковник нашел быстро — он был здесь всего один раз и под вечер, но запомнил, как запоминал все, что когда-либо видел или слышал. Садовыми участками эти места уже не были, люди строили настоящие дома, кое-где даже коттеджи на соединенных участках. Но здесь был именно домик — крепкий, прямой, как и его хозяин, покрытый начавшей шелушиться желтой краской. На участке ничего не было — только сорняки и несколько яблонь, приносящих давно никому не нужный урожай.
Полковник постучал в окно, постучал уверенно, не ожидая выстрела в лицо или взрыва гранаты — постучал просто, чтобы предупредить, что он здесь. Потом прошел к двери — она вела не в дом, а на веранду.
Дверь оказалась открыта. Полковник прошел внутрь, особо не стараясь таиться — просто он привык ходить тихо и по-другому не умел. В доме было тихо, но он чувствовал, как чувствует старый, опытный волкодав — в доме кто-то есть.
Внизу, в единственной большой комнате — никого не оказалось. В углу была узкая, винтовая лестница на второй этаж, в мансарду. Полковник ступил на нее, чувствуя как скрипят старые ступени.
Ису Гурдаева он нашел наверху, в мансарде. Чеченец сидел в старой, черной рубашке за накрытым столом. На столе — пистолет Макарова, четыре бутылки водки, две пустых, одна полупустая и одна полная, какая-то немудреная закусь — заветревшие лепешки, мясо. Остро пахло сивухой, водка была плохой, дешевой. Такой здесь полно — на всю Россию делают…
Полковник подвинул стул, присел на другой стороне стола. Не спрашиваясь, налил полный стакан водки, хлобыстнул без закуси — ему это было еще нужнее. Обожгло рот, глотку, до слез, в нос ударило мерзким ароматом сивухи. Волка провалилась в горло, покатилась по пищеводу обжигающей лавиной…
Гурдаев поднял на своего коллегу поразительно трезвые, жесткие, умные как у волка глаза.
— Исполнять пришел…
Полковник не ответил.
— Давай… Лучше так, чем…
— Как это все получилось? — спросил полковник — как Ходов вышел из-под контроля? Ты что, ничего не знал?
Это было упреком чеченцу — старому, розыскному псу.
— Не знал — подтвердил чеченец — не знал.
Полковник неверяще покачал головой.
— То есть как — не знал?!