Помни о хорошем
Шрифт:
Он круто развернулся и, упершись руками в створки распахнутого окна, прижался лбом к стеклу.
— Господи, и что же мне так не везет с женщинами, с которыми я… — Он на мгновение запнулся, но тут же его голос зазвенел металлом. — С женщинами, которым я вроде бы нравился? Сначала — Кристина, затем — Глория, теперь и ты туда же. У меня было две любовницы, лишившие меня детей, и третья, умудрившаяся прятать от меня тайный грешок, да еще и не свой. И не пытайся убеждать меня в том, что женщина вправе самостоятельно решать, как ей обращаться со своим телом.
Его слова обжигали сердце Эвелин, словно капли раскаленного металла.
— Может быть, у Глории был выкидыш, — со слабой надеждой предположила Эвелин.
Она прошла через комнату и встала рядом с Томасом Айвором. Его тело было напряженным, как натянутая струна, отчего костюм, обтягивающий плечи, казался бронированным панцирем. Не в силах совладать с желанием утешить его, Эвелин с нежным сочувствием положила руку на его неподатливую спину. Его стальные мускулы стали еще жестче.
— Ты тоже не веришь, что я могу быть опорой… — Томас Айвор сердито вытер вспотевшее лицо и обернулся к Эвелин. — Ради Бога, если ты ждешь ребенка, не пытайся скрыть это от меня, — неожиданно взорвался он, сверкнув яростными ожесточившимися глазами. — Ты можешь считать меня неподходящим для роли родителя, но я не позволю тебе стать третьей женщиной в моей жизни, лишившей меня права быть отцом собственного ребенка!
— Клянусь, я этого не сделаю! — борясь с комком в горле, решительно произнесла Эвелин.
— Откуда мне знать, на что ты способна и чему можно верить, — немного успокоившись, проворчал Томас Айвор. — За то время, которое мы были вместе, я еще не успел толком узнать тебя.
— Поверь, я никогда не причиню вреда тебе или ребенку от тебя, — тихо сказала Эвелин. Ее карие глаза молили о пощаде. Она инстинктивно прижала руку к животу, как бы защищая будущее дитя. На лице Томаса Айвора появилось выражение мучительной боли. — Я не сомневаюсь, ты будешь замечательным отцом. Жаль, что я позволила Глории втянуть меня в ее дела. Честно говоря, я согласилась только потому, что у нее не было выхода.
Эвелин понимала, что Томас Айвор оскорблен до глубины души. Она тяжело вздохнула, зная, что как-то успокоить его и сохранить остатки его уважение к ней она может единственным образом — быть абсолютно искренней.
— Я не могла открыться тебе вовсе не из-за отсутствия доверия, а скорее от смятения моих собственных чувств. Я считала, что в первую очередь должна сохранять верность интересам семьи, но так случилось… Я полюбила тебя, и все перепуталось.
— Полюбила? — недоверчиво повторил он. — Как легко ты и твоя кузина бросаетесь этим словом! Ты ведь толком и не знаешь, что оно означает.
Он думает, ей так легко было признаться ему?
— Чем сильнее я влюблялась, — рискнула продолжить Эвелин, — тем больше росло во мне возмущение Глорией и мучила ревность. Я боялась, что разумные мысли и колебания по поводу ее просьбы вызваны злобой и завистью. В результате я колебалась до тех пор, когда отступать стало поздно. Могу еще раз повторить, мне жаль, что я вынужденно обманывала тебя. Я тебя люблю и так боюсь потерять, что даже перед собой притворялась, уверяя себя, что не делаю тебе ничего плохого. Я надеялась, что со временем и ты так воспримешь мои действия. — Голос Эвелин дрогнул, но она не остановилась. — Мне так не хотелось хоть чем-то омрачать наши встречи, что я стала просто трусихой. И сейчас, хотя мне очень стыдно за свой необдуманный поступок и я не знаю, что дальше будет, я ни секунды не жалею о том, что полюбила тебя, и ничто не заставит меня отказаться от этого.
— Ничто? — Злая нотка в голосе Томаса Айвора подсказала Эвелин, что сейчас наступает самое страшное. Он хотел сделать ей так же больно, как только что было больно ему, и Эвелин дала ему в руки превосходное оружие. Оставалось надеяться на то, что ей хватит сил пережить его выпад без неизлечимых душевных ран. — Ничто? — повторил он. — Ты уверена?
Она вздернула подбородок и стояла, стройная и решительная, прижав руки к бокам и вцепившись ногтями в ладони.
— Я не стыжусь своего чувства к тебе!
— Так докажи это! — Глаза Томаса Айвора блеснули жестокостью. Он бросил ей вызов. Он прошел к двери, резко захлопнул ее и, повернувшись, прислонился к косяку, скрестив руки на груди.
Эвелин облизала пересохшие губы.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты прекрасно знаешь. Докажи мне это чувство. Посмотрим, насколько ты его не стыдишься. Разденься! Я хочу, чтобы ты отдалась мне здесь, сейчас, если твои слова о любви — правда. Покажи, насколько страстно ты «любишь» меня.
Эвелин с трудом проглотила слюну, не позволяя ни намеком показать, до какой степени она уязвлена его насмешливой жестокостью, понимая, что именно такой реакции он от нее и ждет.
— Не стоит превращать в пошлость то, что было между нами.
Он пожал плечами и оттолкнулся от двери.
— Я так и знал, что ты не рискнешь. У любви есть свои ограничения. Она ведь тоже одна из форм манипуляции. Правда, Эвелин? К сожалению, у людей есть скверная привычка ожидать подтверждения слов поступками и…
Томас Айвор остановился на полуслове, видя, что дрожащие пальцы Эвелин потянулись к верхней пуговице платья. Он внимательно смотрел, как она расстегнула ее, затем расстегнула еще две, открывая его напряженному взгляду кружевной полупрозрачный белоснежный лифчик. К тому моменту, когда она дошла до пуговицы на талии, они оба тяжело, возбужденно дышали. Первым не выдержал Томас Айвор. Он рванулся вперед и стиснул ее запястья.
— Ты действительно готова выдержать подобное унижение? Зачем? Это ведь ничего не изменит! — взорвался он. Его скулы горели темным румянцем.