Поморский капитан

Апраксин Иван

– Еще не пора? – спрашивал Степан у своего друга. – Еще не время?

И каждый раз колдун отрицательно качал головой. Он сидел нахохлившись и смежив веки, как бы прислушиваясь к чему-то. Степан знал, что в отличие от него и от других пленников, Лаврентий слушает не крики с палубы, а как бы заглядывает внутрь себя. Спрашивает себя, готов ли, пора ли уже приступать к колдовству, не рано ли…

В руках Лаврентия был зажат странный предмет, который утром принесла в фартуке Ингрид. Это

была изогнутая деревянная трубка с утолщением на конце, в котором имелась выемка. От предмета исходил отвратительный запах, объяснить который не было никакой возможности.

– Хаген почти не расстается с этой штукой, – торопливо пояснила девушка, тайком протягивая в окошко диковинный предмет. – Все время жжет там траву и втягивает в себя дым.

– Но что это? – спросил Степан, повертев предмет в руках и не поняв его назначения.

– Это трубка, – сказала Ингрид, озираясь, не заметил ли кто ее манипуляций. – Хаген говорит, что трава, которую он жжет и дымом которой дышит, называется табак. Табак растет в Вест-Индии, его привозят оттуда.

– Табак? – переспросил Степан и показал трубку внимательно наблюдавшим за ним стрельцам, которые смотрели на трубку не отрываясь и лишь недоуменно качали головами.

– Я видел такое, – вдруг сказал Демид. – В Москве один купец из немецкой земли дышал дымом через это отверстие. Вдохнет в себя, задержит в груди, а потом выдохнет. Вонища шла…

– Вест-Индия, – задумчиво проговорил хозяин Хявисте. – Когда я возил однажды товар в Швецию, там в порту мужики рассказывали об этой земле. Там живут люди с красной кожей. Красные люди…

О Вест-Индии Степану приходилось слышать в монастыре от старца Алипия. Тот даже показывал на глобусе очертания этой неведомой земли. Объяснял, что лежит она за морями-океанами и на коче туда никогда не доплыть.

– Богатые земли там, – рассказывал Алипий. – И золотом и серебром, и много людей из дальних от нас стран плавают туда, чтобы разбогатеть. Только говорят, что богатеют немногие, а все больше погибают в тамошних землях от голода да от болезней. А болезни там лихие, каких у нас и не знают.

Впрочем, Лаврентия все это не интересовало – у него имелись свои заботы. Он деловито повертел трубку в руках, поморщился от запаха и только коротко спросил у Ингрид:

– Это для колдовства?

По его мнению, дышать дымом неведомой травы – явный признак колдовства. Может быть, это нужно для общения с духами добрыми и бесами злыми?

Ингрид пожала плечами.

– Не думаю, что это колдовство, – ответила она. – Хаген сосет дым отсюда, из этой дырочки, но вид при этом у него не такой, как бывает, когда колдуют.

– Откуда ты знаешь, какой бывает вид, когда колдуют? – усмехнулся с видом знатока Лаврентий. – Впрочем, какая разница? Если с этой штукой капитан не расстается, она мне подходит.

Но девушка еще не хотела уходить, не получив ответа на главный волновавший ее вопрос.

– Так я могу теперь быть спокойной? – спросила она у колдуна. – Ты точно справишься? А то это чудовище смотрит на меня такими глазами, что я боюсь.

– Не бойся, – утешил ее Лаврентий. – Это у него недолго продлится. Уж я постараюсь.

Когда крики с палубы стали звучать все реже и стало ясно, что свадебное торжество заканчивается, колдун встал во весь рост, упираясь головой в потолок низкого кубрика.

– Освободите место, – хрипло сказал он. – Уберите ноги, мне нужно пространство.

Он надел изготовленную накануне шапку. Сшитые вместе по три и висящие на нитках железные шарики глухо звякали при каждом движении головы. Лаврентий присел и слегка подпрыгнул на полусогнутых ногах – послышался звон.

Зажав в обеих руках трубку Хагена, колдун начал приплясывать на месте. Цепь, тянущаяся от его ошейника, не давала ему развернуться, но постепенно все тело его пришло в движение.

Голова тряслась, плечи ходили ходуном, а запрокинутое лицо не выражало ничего. Только из шевелящихся губ доносилось бормотание – складное, непрерывное, словно колдун заговаривал или заклинал что-то. Слов было не разобрать, только иногда Степан слышал названия различных животных – медведя, белки, лисицы, тюленя. Лаврентий обращался к духам предков, воплотившихся в зверей и составляющих тотемы потусторонних покровителей людей…

Колдун просил помочь ему в его действиях. Судя по всему, духи что-то отвечали, потому что время от времени тело колдуна сотрясалось судорогой, а по застывшему окаменевшему лицу проходила рябь.

Пляска Лаврентия ускорилась, он подергивался всем телом и явно был уже не в этом мире, а где-то далеко – там, где обитали души умерших предков. Он начал временами вскрикивать тонким, будто не своим голосом. Это было подобно пронзительным возгласам, какие издают при большом удивлении или при встрече с кем-то, кого не ожидал увидеть.

Пленники сидели молча, завороженно глядя на совершающееся колдовство. Никто из них, кроме Степана, прежде не видел такого, и никто не знал, чем это может закончиться. С оторопью на лицах глядели стрельцы на своего товарища, с которым вместе участвовали в походе, вместе воевали и, казалось бы, знали его уже хорошо. И вдруг, совершенно неожиданно, этот хорошо известный им человек у них на глазах как по мановению волшебной палочки превратился в колдуна.

А в том, что Лаврентий не прикидывается, никто не сомневался.