Помяни черта!
Шрифт:
— Тавериль Тио Стук богат? А по его морде так не скажешь, и повадки какие-то дешевые, а вот самомнение завышенное. — Я задумалась. — Так это я своим супер ходом сейчас войну устрою? И поголовное вырезание всего семейства Гаяши, чтобы им неповадно было оспорить свои права? Ой, мамочки!
— А что теперь делать? А если на трон с деньгами папаши взойдет Эдваро?
— Слишком молод.
— А старший сын?
— Тоже не дорос. Ему еще полгода до нужной возрастной отметки. — Протянул Жакоромородот. — Великолепная, что же вы тревожитесь. Разве богатства Ган Гаяши не будут ему
— Будут…, но не хотелось бы. Ему от власти отдохнуть нужно, а тут… такое дело! То есть отдохнуть нужно, но не на смертном одре всем семейством.
— Да, — протянул мой извозчик и лошадь в одном лице. — Был бы жив Фило, Ган Гаяши мог бы от власти отойти, не теряя собственных средств.
— Это как? — не то, чтобы сразу, но в моей голове начала формироваться идейка по свержению Гана и отправке его на кудыкину гору — проветриться.
— Вы видели залы казначейства?
— Да. Один видела. — Там, где я исполнила «душещипательную арию» был наполовину виден только один. По размерам зал превосходил стадион «Птичье гнездо» в Пекине. Учитывая то злато, что покоилось на его дне, там не один Скрудж МакДаг мог бы повеситься с горя, но еще и Султан из м/ф «Алладин», сам Алладин, его синий друг Джин и хранитель пещеры сокровищ, хотя он и так состоит из одной головы.
— Богатства среднего сына Вада Гаяши превосходят их по численности втрое.
— Зашибись! То есть, будь второй брат в живых, проблема с преемственностью сама собой ликвидировалась бы. — Слизень, соглашаясь, постучал глазками на ножках.
В свете, попадающем в туннель, я уже различила и этот его жест. Надо сказать, что к концу диалога мы выползли в более просторный туннель с прозрачными линзами по левую сторону и начали куда более стремительное передвижение, как вдруг сбоку возник яркий синий свет. Прорываясь сквозь линзы, он разорвал пространство туннеля сияющими лучами.
— Что это?
— Крематорий. — Меланхолично отозвался слизень и замедлился. — Желаете посмотреть?
Я не желала, крематории не люблю, кладбища тоже, но слезла, и то только потому, что в внизу мне привиделись знакомые, в частности зелен и демон, и еще какая- то маленькая летающая тучка.
— Мы можем приблизиться, то есть спуститься, чтобы оказаться с ними на одном уровне? — спрашиваю и вижу, как к моим соратникам подлетела группа ловцов и в зале началась настоящая потасовка.
— Да. А также можем посмотреть, с кем они пришли проститься. — Чистосердечно заверил меня дворецкий.
И сердце кольнуло от догадки: — Быстрее!
Раньше казалось, что движение слизня невозможно быстрое, а теперь — что он до невозможности медлителен. Пока мы спускались по пологой лестнице, петляя в полумраке между скальными сталагмитами, там, в зале, развернулась битва не на жизнь, а на смерть. В просветах окон происходящее внизу представлялось кусками. Вот демон наносит удары сопоставимые с силой Геркулеса, зелен вызывает страшнейшие потоки зеленых искр, а амур прошибает стрелами каменные панцири спецгруппы ловцов. Мои спутники великолепны каждый в своей технике и непобедимы, а крабы не убиваемы и не исчисляемы. Их черно-желтые полчища, перещелкиваясь клешнями, рвутся к моим соратникам со всех сторон и с каждым мгновением их все больше и больше прибывает.
Оказавшись внутри, Жакоромородот еле успел сплющиться, когда ловец, отбитый Себастьяном, полетел в нашу сторону. Крабовидный не растерялся, щелкнул клешнями над моей головой. Но, благодаря мгновенной реакции слизня, не успел зацепиться и пролетел через коридор, чтобы пробить панцирем противоположную стену.
Как он летел, я уже не видела, просто потому, что перед моими глазами встала ужасающая истина, о которой я боялась подумать, пока спускалась сюда. На нетвердых ногах прошла сквозь толпу дерущихся, и, никем не задетая и никем не замеченная, в ужасе остановилась напротив окна камеры сожжения. То, что меня прикрывает Жакоромородот, а соратники по несчастью, заметив его потуги, тут же обступили нас, загородив от крабов, я не видела. Я видела его.
И он уже горел. Мой милый, мой самый прекрасный и самый замечательный сгорал заживо в камере, не поддающейся, как я не старалась ее открыть.
Нардо, каким я его запомнила еще в Дарлогрии: без перекоса, без шрамов, с ясными синими глазами, полноценной шевелюрой и спокойным удивлением, поразившим меня. Ведь он горел!
— Галочка?
— Что вы делаете?! — первый крик, когда меня попытались оттянуть в сторону, заставил вздрогнуть участников потасовки.
— Что вы делаете?! Изверги! Выпустите его… — кулаками забилась в стекло камеры. — Выпустите его!
— Выпустите! — мой вопль перешел на сдавленные стоны, когда зеленые мохнатые руки взяли в захват и с силой оторвали от камеры.
— Пожалуйста! Пожалуйста… Прошу, выпусти… его. Выпусти!
Я не слышала, что шепчет мне окровавленный демон, присевший рядом, и на стучащий в мозгу голос Вести мне было плевать, также как и на орущего сверху Донато, который был тут и был в себе.
Он умирал, мой чельд, мое счастье, мое синеглазое чудо. Приложив к стеклу руку, пожираемую синим пламенем, глядя на меня, нежно произнес последние слова:
— Галочка, все хорошо…
— Хорошо? Хорошо?! Как …хорошо?! Без тебя…
— Нардо! — мой голос сорвался на ультразвук, когда чельд, проглатываемый пламенем, исчез. Камера треснула, в пространство из нее проступил красный порошок, и Себастьян отдал новый указ нашей группе, Жакоромородот его поддержал, и что-то он добавил к сообщению.
А я рухнула на колени в бессильной истерике, ощущая сковывающий холод, ползущий по спине и глухую пустоту, сжимающую душевный крик в тонкую нить, а затем и вовсе растворяющую его в себе.
Сверху раздавались голоса, сбоку подкрадывались ловцы, а его нет… его нет… и с его слов это хорошо…
Его нет и это хорошо?
Глаза заволокла кроваво-красная дымка, руки сжались в кулаки, челюсти свело судорогой и сердце, готовясь пробить грудную клетку и на свободе рассыпаться на ледяные куски, отчетливо свидетельствовало, все будет «хорошо» или «лучше некуда».
— Убью! Я убью его!
Со звериным рыком вскочила на ноги, увернулась из-под рук Вестериона и от захвата Себастьяна, оттолкнула встревоженного амура, и зло рявкнула: