Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)
Шрифт:
Вот теперь лежи и думай, сколько хочешь. Все тебе ясно, гражданин Грохотов, товарищ Грохотов или просто Николаи Г рохотов, а может, еще проще — все тебе ясно, Колька Грохотов?
А может, действительно — будешь жить так. Не всем же, как сказала Надя. Нет, это она не серьезно. Только для того, чтобы успокоить меня. Она же понимает — одно дело, если бы я совсем не вступал, не был бы кандидатом. Тогда живи, как все, — работай, учись, детей расти…
Нинка, Нинка, я тебя сегодня и не вспомнил. Как ты
Она меня спросила: «Партийный документ с собой?»
Конечно, с собой. Где же ему быть?
Она протянула руку. И этот Матвей Николаевич тоже протянул руку — взял у меня кандидатскую карточку и передал ей. Она посмотрела, видно, проверила — моя ли? Вот до чего ты дожил, Колька! Проверила, вынула карточку из корочек и подала корочки Матвею, а он мне — пустые корочки. Что она весит, карточка? Всего ничего, а корочки стали легкие, пустые…
А я еще выбирал тогда корочки получше, покрасивее. На одних было белым по черному напечатано: «Кандидат в члены КПСС». Я взял другие. Золотом по красному; «КПСС». И все. А больше ничего и не надо. «КПСС».
Телятников сказал: «Уплатил спустя несколько месяцев». Знал бы ты, сухарь, с каким я удовольствием взносы платил! Как будто получку маме отдавал — с легкостью и с удовольствием. Приходил домой и говорил маме и Наде — я сегодня партийные взносы уплатил. Как мама на меня смотрела… С уважением. А Надя… А Телятников. «Спустя несколько месяцев. После напоминания». А мне никто не напоминал. Просто у бухгалтера вышел весь безлюдный фонд.
Мама не спит. Переживает за меня. Завтра мама придет на фабрику. Никто ее обо мне не спросит, но каждый подумает: «Не приняли ее Кольку в партию!»
Хорошо, хоть Надя не у нас работает…
Ничего не поделаешь. Приду завтра на фабрику, как ни в чем не бывало. Подойду к мастеру: «Давай, Валентин Петрович, говори, что у нас сегодня». А после смены сразу домой…
Надя делает вид, что спит. Сейчас поцелую ее в ладошку. Я очень люблю целовать ее в ладошку. Она всегда улыбается… Не буду, пусть думает, что я сплю.
Какой счастливый возвращался я домой из армии!
НЕ НАДО ОБ ЭТОМ ДУМАТЬ!
Я ждала сына в понедельник, а он приехал в воскресенье. Я только-только начала уборку — все сдвинула, обмела стены. В субботу я постирала занавески, влажные, завернутые в фартук, они лежали в кухне на подоконнике. Я подошла к окну, а он идет, я сперва не узнала — идет какой-то военный, в пилотке, с чемоданчиком. А он увидел меня и закричал: «Мама!» И побежал. А я опять, как всегда, вспомнила о Сереже. И он бы так побежал. А я бы к
Лифт щелкнул, и я открыла дверь.
— Коленька!
— Мама!
Все, что я ему посылала, берег па подарки. Чулок три пары без шва привез. «Самые модные. Там их все женщины носят». Спасибо, Коленька. А сама думаю: «У нас и в «Подарках» и в «Галантерее» полным полно». Духи выложил. «Черная кошка». И грацию — черную, с кружевами.
— Да зачем она мне, Коленька? Сколько мне лет, сынок, чтобы в эту грацию затягиваться?
— Ты у меня, мамочка, совсем молодая. А затянешься, как девушка станешь. Мы с тобой в театр пойдем…
Коробочку достал с часами.
— У меня же «Звездочка», Коленька! Столько лет, а ходит как часы.
— Эти красивее, мама. Не больше гривенника. У нас все ребята в Военторге накупили. А твои пора в тираж. Они еще при мне на три минуты отставали. Мы их будем на столике держать…
— Спасибо, Коленька!
Два свертка сначала не показал, а я хоть и видела, но интереса не проявила. Потом сам показал. В одном — шерстяная кофточка, розовая. В другом — отрез черного бархата с серебристыми цветочками, словно в снежинках.
Я смотрела, и сердце у меня сжималось: «Как я ему скажу? Как я ему скажу про Надю?»
Разделся до пояса, плескался, фыркал:
— Ой, как хорошо! Мы, мам, в армии зимой снегом обтирались. Здорово! Так и прожигает, прямо насквозь!
Какой он крепкий стал. Загорелый. И совсем как Сережа. А как побрился, причесал мокрые волосы, такие густые, плотные, — совсем Сережа.
И тут он спросил:
— Не знаешь, почему меня Надя не встретила?
Я ответила спокойно, даже шутливо:
— Я же тебя тоже не встретила. Смотри, какой у меня беспорядок. Сам виноват. Хотел в понедельник, а приехал сегодня…
Он посмотрел на меня, хотел улыбнуться, а не вышло.
— Надя точно знала, когда я приеду. Я ей из Бреста телеграмму послал.
— А мне не послал…
— Я хотел тебе сюрприз…
— Конечно, сынок… Как хотел, так и сделал.
Я поняла, он хотел с Надей без меня встретиться… И Сережа, когда я к нему приехала, один пришел на вокзал, без родителей…
— Что же ты молчишь, мама?
— Может, телеграмму не получила. Бывает же, не доходят…
— Когда ты ее видела?
— Недели три назад… Нет, месяц… Да, совершенно верно, больше месяца.
— Ты что-то не договариваешь, мама.
— Тебе кажется…
— Я взрослый, мама. Я солдат, мама.
И я сказала:
— Неправда все, Коленька…
Он побледнел, смотрел на меня и ждал, что я дальше скажу.
— Все неправда… Я ее давно не видела. Месяца три, а может, больше. А ко мне она не заходила полгода…