Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Шрифт:
глава тридцать шестая
Мог ли величайший автор всех времён и народов Понтий Пилат не интересоваться «Троянским циклом»?
Как в древности, так и в эпоху Возрождения, да и в наше время тоже — словом, во все обозримые времена, знание «Илиады» Гомера считалось и считается вернейшим признаком приобщения к утончённейшим слоям культуры.
Отличие эпох состоит разве в том, что в Древней Греции по «Илиаде» учились читать дети, а в наше время к этому, действительно, изысканному блюду дерзают подступиться лишь немногие.
Недостатка в желающих считаться приобщёнными к элитному знанию не было никогда, отсюда тьма иерархопересказов —
Стыдно сказать, но ещё не так давно и я довольствовался пересказами, и это притом что «Илиада» у меня стояла на полке!
Однако и в те времена удавалось заметить несуразности, лучше сказать, странности этих пересказов. В самом деле, а о чём таком уж особенно умном пишет Гомер? Всё как и сейчас: резня, обман, супружеские измены, кровь, стенания испуганных женщин…
Непонятно, с чего бы это тема победы над Троей-Илионом столь приковывала внимание театральных толп? Почему именно «Илиада» была столь популярна? Причину, побуждающую власть оплачивать распространение этого произведения, мы рассмотрим ниже, но почему толпы-то «любили» именно это произведение?!
Все по нескольку раз смотрели фильм «Белое солнце пустыни».
Кассета с этим фильмом непременно стоит на полке каждого эмигранта из России.
Б.Ельцин, одаривая 10 октября 1997 года президента Франции кассетой с этим фильмом, сказал, что это его любимейший фильм.
Фильм вышел на экраны благодаря Л.Брежневу. До того он был запрещён безвестным цензором, но Брежневу понравился настолько, что тот распорядился пустить фильм в широкий прокат.
Словом, одобрение махрового «иудо-внутренничества».
Режиссёром фильма был Мотыль, но консультировал его на этапе доработки сценария из исходной киноповести разрекламированный любитель Америки Кончаловский.
Но почему этот фильм побил все рекорды сборов?
Видимо, из бесконечного ряда просто «иудо-внутреннических» «произведений» «Белое солнце пустыни» выделяется.
Но чем?
Привлечём силу критического мышления. Ни Мотыль, ни Кончаловский как до «Белого солнца пустыни», так и после не создали ничего стоящего внимания. Уже из одного этого следует, что успех фильма определил некий фактор, к режиссёрам и типу их психики отношения не имеющий.
Правильно, следует рассмотреть первоначальный вариант сценария. Назовём его «киноповестью».
И тут мы обнаруживаем гениальное произведение!
Об этом произведении следует говорить долго, лучше всего его прочесть. Есть по его поводу и достойное исследование, название—«Дело было в Педженте (Второй смысловой ряд фильма „Белое солнце пустыни”)», автор или авторы укрыты под псевдонимом «Внутренний Предиктор СССР». Автор или авторы этого, видимо, первого в своём роде исследования совершенно верно заметили, что киноповесть В.Ежова и Р.Ибрагимбекова вовсе не обыденное художественное повествование, её уровень гораздо более высокий. Это — отображение исторического процесса, столкновение различных социальных сил, представленных символами.
Особенно ценны в киноповести те моменты, которые «иудо-внутренники» в фильме исказили или из фильма вовсе выбросили.
К примеру, в киноповести товарищ Сухов, откопав связанного Саида, получает от него в дар дорогой работы кинжал, а Саид получает от Сухова английский карабин. Откуда у закопанного бандитами для мучительной смерти дорогой кинжал? Кинжал Саида не реалистическая и не художественная деталь, а символ. Символ, смысл которого становится понятен при осмыслении всего комплекса образов произведения (товарища Сухова, Саида и прочих).
В фильме же кинжал, причём уже совсем простой, дарит не Саид Сухову, а Сухов Саиду, карабина же нет вовсе.
Но жульничество с кинжалом ещё пустяки.
Наиважнейшая сцена, штурм Чёрной крепости (в фильме она становится Старой, почему, интересно?) исключена вовсе. Отряд Рахимова (по «Внутреннему Предиктору», Рахимов — троцкист, по-нашему, более точно, не по некоторым внешним признакам, но по своей глубинной сущности, — «иудо-внутренник», командующий «когортой», сам под пули не лезет) безрезультатно штурмует Черную крепость, в которой засел Чёрный Абдулла (по «Внутреннему Предиктору», Чёрный Абдулла — главраввинат, вождистская часть «внутренничества», нам тоже вспоминается итильский каган, ко-хан, чёрный хан, см. главу «Неплохо очень иметь три жены?»). Вернее, результат — взаимоистребление нукеров Чёрного Абдуллы и красноармейцев. Рахимов, политическая проститутка языка (он то одно говорит, то противоположное), не знает, вернее, не хочет знать секрета Абдуллы (его, и не пытаясь специально узнать (!), знает «товарищ Сухов», для символа это нормально), и тем получает оправдание бестолковой гибели красноармейцев. Кстати, «Рахимов», узнав, что «Сухову» секрет известен, тем не менее узнать его и не пытается и чуть ли не бежит.
Чёрный хан Абдулла в очередной раз свободно удаляется через «трубу», но прежде…
В киноповести, написанной весьма сжато, много внимания уделяется следующей сцене в эпизоде штурма Чёрной Крепости. Идёт бой. В подвале в углу жмётся приговорённый к смерти самим Абдуллой гарем. На пороге появляется красноармеец с пулемётом. Абдулла, не целясь (!), левой (!) рукой из неудобнейшего (!) положения (зашнуровывал чарык), стреляет навскидку. Убитый красноармеец скатывается по лестнице вниз, как кажется, к ногам одной из жён Чёрного Абдуллы.
Впоследствии Абдулла «мажет» правой рукой, из удобного положения и прицелившись. Ясно, что «не целясь, левой рукой, из положения „в три погибели”» подчёркнуто указывает на то, что сюжетный цирк временно кончился, пошёл весьма важный символ.
В стене открывается «железная каменная» (!) дверь в «трубу», оттуда выходит пожилой нукер и говорит, что пора уходить. Но Абдулла медлит, дескать, без чёток он не уйдёт (чётки не признак религиозности, если бы Абдулла был правоверным мусульманином, он бы ограничился четырьмя жёнами, а не собрал бы их только в этом подвале десять штук — вновь символ). Абдулла ищет чётки. Попутно гибнут ещё двое появившихся на пороге красноармейцев, которые, скатившись, ложатся по обе стороны от первого убитого. Наконец, нукер Абдуллы переворачивает труп первого убитого красноармейца и под ним обнаруживает чётки. Абдулла их хватает, бросается к «трубе», и, закрывая в неё вход, приказывает нукеру расстрелять гарем. Нукер срывает полог, направляет на гарем дуло пулемёта, — но тут же валится, убитый красноармейской пулей.
Странная эта «труба»: она обеспечивает «Чёрному Абдулле» возможность не только спастись, но вновь оказаться за спиной смеющих ему сопротивляться…
Эпизод с чётками Чёрного Абдуллы в символическом смысле очень важен. Вечный «Ко-хан» одолевает тем, что дурачит, прививает ложное мировидение, ключ к этой системе—«чётки», потому они и не должны попасть в поле зрения стремящихся освободиться от этого мироеда. Для «Абдуллы» лучше смерть, чем «чётки» в руках кого-то из «красноармейцев».