Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Шрифт:
Несколько мгновений соглядатай, как бы пританцовывая в отблесках светильника любви, восторженно рассматривает предлагаемый товар и, не оглядываясь — а напрасно! — ныряет за сулящую наслаждение занавесь входа… Женщина, прихватив с собой светильник, змеёй заструилась за ним.
«Где-то я её видел», — отметил в наместнике Пилат. Но вспомнить не смог.
Переодетый наместник, следовавший на небольшом расстоянии позади соглядатая, останавливается, а затем подкрадывается к домику вплотную и у занавеси, из-за
Он настолько поглощён этим, что даже не замечает, что начинает кивать — в ритм. И даже — почти пританцовывать.
Он ждёт… ждёт…
Но вот, наконец-то, раздаются характерные звуки — сейчас соглядатай, увлёкшись, перестанет что либо замечать…
Остаётся несколько мгновений…
В легионере просыпается ревность — а почему не он на месте соглядатая?.. Почему эта женщина будет отдаваться жалкому соглядатаю, а не ему, пусть переодетому, но наместнику?
Легионер перехватывает поудобней рукоять меча, спрятанного в складках грубого хитона…
Ещё…
Ещё!
Но тут что-то его как будто подталкивает и, сдвинув брови, он решительным движением отбрасывает в сторону занавесь, одновременно выхватывает меч и в один летящий, как в падении, шаг, достигнув ложа, без усилия погружает! меч! в плоть! стоящего на коленях! к наместнику спиной! соглядатая…
Раздаётся сдавленный крик — нет, хрип! — и вот уже обрушились характерные волны судорожных движений, которые бывают единственно при агонии.
Восторженному хрипу умирающего вторят всхлипывания женщины — тоже восторженные.
Она — счастлива?..
Судорожные движения агонизирующего трупа, да, напоминали движения любви, да… Только пальцы его глубже вошли в нежную кожу бёдер обнажённой женщины, любящей его…
Как всё происходящее прекрасно!
Но вот раздаётся не то стон восторга, не то приказ свыше.
Наместник, повинуясь, чуть вынимает меч из тела соглядатая, так что отверстывается только внешняя рана и кровь из неё волной изливается женщине на ягодицы; но до конца меч не вынимает, а оставляет в ране: кровь не будет разлита попусту, а достанется ей вся…
Кровь покрывает обнажённую спину женщины… Оттуда она перетекает на грудь, на соски… Хочется смотреть, но некая сила выталкивает наместника, и он, оставляя гетеру наедине с вцепившимися в её тело пальцами агонизирующего трупа, бросается вон…
Наместник открыл глаза.
— Да, такая смерть, пожалуй, будет более гуманной, — произнёс наместник Империи. — Смерть смертей — верх и предел удовольствия…
Но Пилат, напротив, этим странным, но, как ему казалось, своим, намерениям удивился:
«Меч… в спину?.. Но как это… возможно?»
«Да и в чём от такой смерти выгода?» — приподнял бровь Понтиец.
Ночная, потаённая смерть соглядатая была далеко не столь вызывающа, как публичное распятие римского гражданина, и для службы, в сущности, менее полезна, но…
Но?..
Кровь на обнажённой женщине?..
И — в спину?..
Странное видение: спина, меч, обнажённая женщина…
Есть что-то общее с обстоятельствами убийства возлюбленного его жены…
Разве?
Ведь связи здесь быть не может?..
Всё бы неплохо, можно предуготованного в Риме к закланию принести в жертву и таким образом, но… Разум Пилата противился — тому, что удар он должен нанести в спину.
«Разве забежать спереди — и рассечь ему грудь? Только не в спину! — наконец нашёл решение наместник. — Что ж… Да будет так: в грудь!»
Оставалось только выяснить, как этот соглядатай выглядит. На всякий случай. Чтобы не ошибиться…
— Проклятый город! — сквозь зубы проговорил всадник.
Надо скорее покончить здесь с делами службы и по завершении Пасхи, не задерживаясь, этот треклятый город покинуть.
Пусть убивают себя сами!..
глава XIX
повинен смерти!
Многочасовая борьба с желанием заколоть соглядатая непременно в спину истомила наместника Империи донельзя. Ничто не приносило облегчения, даже вино. Ну не помогало — даже неразбавленное! И даже напротив!
Последний кубок наместник с досады даже швырнул оземь — и теперь задумчиво смотрел на красноватую лужу, во всё более сгущающихся сумерках столь напоминавшую натёкшую кровь. Казалось, что рядом находится тело, никак не желавшее, освобождая поле зрения, рухнуть наземь.
«Почему труп именно любовника? Ясно: мне хотели напомнить о неверности жены… И тем развести меня с ней ещё больше! Не бывать по их воле! Не бывать! Муж должен быть жене верен! Тем более наместник Империи. Мужем одной жены…»
Мысль о сближении с женой, Пилату до времени объятий в квартале мстящих духов казавшаяся невозможной, сейчас, когда присутствие в его жизни мертвеца стало привычным, наместнику казалась вполне здравой.
Вообще к попытке сближения с женой был благовидный повод. Необходимо было разрушить немыслимые намёки хранителя.
Да и вообще, прежде чем признавать всякого подозреваемого виновным, его следовало хотя бы расспросить.
«Иначе это было бы… несправедливо», — думал наместник.
Вошёл прислужник и доложил, что жена желает его видеть.
«Что ж, это к лучшему, — не отрывая взгляда от разлитого вина и странного рядом сгустка темноты, подумал наместник. — Не надо самому искать встречи… Буду молчать, послушаю, что скажет, — а там посмотрим».
И он шаркающей походкой кавалериста отправился в женину часть дворца.