Понурый Балтия-джаз
Шрифт:
Комната, в которую я вошел за Ефимом Шлайном, оказалась безликой, как всякие помещения специального назначения. Два дешевых дивана по стенам. Убогий, в пятнах, холодильник в углу. Телефонный аппарат на подставке с кронштейном, торчавшим из стены. Люстры не было, только бра и две старомодные, с дугообразными ножками, черные лампы на столе для совещаний, обставленном стульями с линялой обивкой. Ковер на полу исполосовали лысые дорожки, протоптанные от двери к столу и вдоль стола. Окна выходили в тесный внутренний двор с водосточными трубами
Рукопожатие Дубровина, одетого в серый двубортный костюм, серую же сорочку и синеватый галстук, было теплым. Он улыбнулся, рассматривая мой сельский свитер, вельветовые брюки, заправленные в офицерские сапоги, даже тронул пальцами искусственный мех полушубка. Толстый Рэй не сообщал о моей смерти. В самом-то деле, с какой стати подавать Дубровину донос на самого себя об уничтожении взрывом агента, нанятого Москвой? Я напрасно грешил, посчитав, что Ефима отстранили от оперативной информации...
Дубровин сел во главе стола, в торце.
Шлайн угнездился на подоконнике в противоположном углу.
Я стянул кепку с фетровыми наушниками, положил на угол стола, дальний по отношению к Дубровину, и остался стоять.
Костюм и сорочка на Вячеславе Вячеславовиче были почти такие же, какие я содрал с него накануне.
В верхней одежде оставались двое - Шлайн и я. Виноградов, видимо, разделся в другом служебном помещении.
– Начинаем?
– вопросом скомандовал Вячеслав Вячеславович.
Ефим кивком велел мне садиться. Он разглядывал водосточные трубы за окном, покачивал ботинком. К собравшимся была повернута только бледная щека и вдавленный висок с красноватым прыщиком.
Я читал, что в Византии действительное влияние и положение в имперской администрации проявлялось в изощренных и двусмысленных формах и почестях, доступных пониманию только посвященных. Возможно, взаимоотношения этих чинов нынешнего третьего Рима, среди которых я впервые в жизни оказался на внутреннем совещании, - продолжение той традиции? Кто же вы на самом-то деле, Вячеслав Вячеславович?
– Товарищи, - сказал Дубровин.
– Вы, наверное, догадываетесь, что означает наш общий сбор.
– Кажется, да, - жеманно откликнулась Воинова.
– Я - нет, - сказал я.
– Вы, господин Шемякин, особое дело, - мягко отметил, как бы снисходя и выводя меня своим обращением в разряд исключения из рядов товарищей, Дубровин.
– Так вот... С этой минуты прошу считать оперативное задание, с которым приехал товарищ Шлайн, завершенным. Вячеслав Вячеславович, прошу!
Бородатый, скребанув ножками отодвинутого стула, зашел за спину Дубровина. Сюрреалистическая картина: Дубровин имел две головы - свою и стоявшего за ним коротышки.
– Возможно, я покажусь непривычно многословным. Однако, не секрет, что подходы к этому... скажем, визиту этого... генерала Бахметьева в наши края, то есть в эту страну, это самое... то есть сюда, на Балтику, к нам... не у всех до текущего момента были, так сказать... сходными. Именно... Да. Прошу вспомнить, что все мы, как бы там ни было... как бы там ни было, значит... русские люди, дети родины.. и в условиях работы, которая сделалась теперь здесь закордонной. Тем более, таким образом... мы не можем тянуть разноголосицу... как у дедушки Крылова Лебедь, Рак и Щука. Я приветствую решение Дубровина. И считаю его установкой. У меня все.
Бородатый вернулся к стулу, подпихнул его под себя. Наверное, он едва доставал ногами до пола.
– У вас есть вопросы, господин Шемякин?
– спросил Дубровин.
– Есть, - сказал я.
– Не вопрос. Просьба. Вы - организованные люди. Вы правильно поймете, если я попрошу товарища Шлайна...
– я упивался этим обращением, - ...распорядиться в отношении моих дальнейших действий в связи с завершением его миссии. То есть я хочу получить возмещение сделанных расходов, ощутимых для моего личного бюджета. Я не стал бы обращаться с этим при посторонних...
Посторонние не повели и бровью.
Шлайн, не отворачиваясь от окна, дернул подбородком, как бы не одобряя сказанного, и ухмыльнулся. Я все ждал, что он побежит вдоль стола или от окна к двери, как всегда при обсуждении каких-либо вопросов. Но он сидел, положив вылезшие из манжет волосатые руки на колено, и раскачивал, не переставая, другой ногой. Я вдруг почувствовал, что теперь он - спокоен.
– ...Но раз уж меня, работающего исключительно по разовому контракту, пригласили сюда, я бы желал...
– Да ладно, Шемякин, не придуривайтесь, - перебил Вячеслав Вячеславович.
– Не крутите волу хвост. Ваше отношение к деньгам известно. Для вас это и бог, и царь, и воинский начальник. Только это и делает вас... как бы сказать... относительно приемлемым. Вы должны знать ваше место... Сейчас Шлайн скажет то, что и следует сказать вам. Не больше и не меньше. И то, что вы заслужили. Так ведь, Ефим Павлович?
Я и не знал, что Шлайн - Павлович.
– Бэзил Шемякин, - сказал Ефим, - ваша работа закончена. Контракт считается прекращенным. Согласно его условиям, вы получите половину полагающегося вам гонорара. По расходам представьте счета и остальное, что посчитаете нужным. Если нечего добавить к сказанному ранее, свободны.
Вставая и забирая со стола кепку, я сказал:
– Слушаюсь, товарищ Шлайн. Могу идти?
– Какие у вас планы, господин Шемякин?
– спросила Воинова.
– Сдать финансовый отчет, отправиться в аэропорт и вылететь в связи с особенностями моей визы на Запад, потом домой, на Волгу, мадам.
У неё порозовела серая шея. Обращение "мадам" ей понравилось. Мне показалось, что теперь, когда со мной покончено и я поставлен на место, все присутствующие вдруг решили, что, возможно, я мог бы заслужить и большее снисхождение в глазах Вячеслава Вячеславовича.