Поп Рок

Феррелл Чарити

У него огромная спальня, большую часть пространства которой занимает чёрная дорогая кроватью с тёмным постельным бельём. Стены покрашены в светло-серый оттенок, отчего тёмная мебель кажется немного светлее. Напротив кровати на стене висит большой телевизор, а под ним — комод.

Мужественность чувствуется в каждом углу. В воздухе витает приятный аромат мяты и хвои.

Пять платиновых пластинок висят на стене с гитарой, которая выглядит так, будто её лучшие дни давно прошли.

— Это та самая гитара? — спрашиваю я, подходя к ней.

У меня

есть некоторые познания о гитарах благодаря тому, что я провела много времени с папиной группой. Эта гитара недорогая; она дешёвая, потрёпанная, и единственная причина, по которой кто-то хранит вещь в столь ужасном состоянии — она много для него значит.

Нокс переводит взгляд с гитары на меня и кивает.

— Это гитара, которая изменила мою жизнь.

Я хочу протянуть руку и прикоснуться к ней из-за её сентиментальной ценности, но одёргиваю себя, чувствуя, что прикасаться к ней дозволено только Ноксу. Я не уверена, заметил ли он мои сомнения, но напрягаюсь, когда он подходит ко мне. Он медленно проводит рукой по лицевой стороне гитары вперёд и назад.

— Я буду хранить её всю свою жизнь. У меня есть инструменты, которые стоят тысячи и тысячи долларов, но это — моя самая ценная собственность.

Выражение его глаз, когда он говорит об этой гитаре, гипнотизирует. Со страстью. С любовью. Ничего нельзя поделать, поэтому волей-неволей также влюбляешься в эту гитару. Этот дешёвый кусок дерева подарил ему жизнь, которую он ведёт сейчас.

Я медленно вдыхаю, прежде чем набираюсь смелости неторопливо провести по ней пальцами, чувствуя все потёртости и сколы. Любопытно, много ли других любителей музыки учились играть свои любимые песни на этом инструменте?

Я смотрю на Нокса, когда чувствую прикосновение его пальцев к своей руке. Он смотрит на меня взглядом, который я никогда не видела прежде. В нём нет нахальства. Я не уверена точно, но мне кажется, он смотрит со смесью ностальгии и спокойствия.

Его большая рука накрывает мою худую ладонь, прежде чем переплести наши пальцы. Когда он протягивает наши ладони к струнам, в комнате становится душно, и я ощущаю запах хлорки.

Нокс начинает перебирать грубые на ощупь струны кончиками наших пальцев, и тепло разливается по моему телу. Мы смотрим друг на друга; я не могу заставить себя отвернуться.

— Это первая песня, которую я научился играть, — тихо говорит он. — «Есть в Новом Орлеане дом один/ Известный как «Солнца Восход»/ Он многих несчастных парней загубил./ Божусь, ведь сам я такой!»

Пока он поёт, клянусь, если бы он не держал мою руку, я бы потеряла контроль над тем, что мы делаем.

Нет никаких сомнений в его вокальных навыках. Он делает это настолько прекрасно, что я оказываюсь в ловушке его чар. Это чувственно, мужественно и находит отклик во всём моём теле. Я могла бы стоять здесь и слушать его целый день, особенно если он устраивает мне персональный концерт.

— «Дом восходящего солнца»? — уточняю я.

Он сжимает мою руку.

— Это была любимая песня моей матери. Она слушала её много раз подряд,

и каким-то образом я сумел поймать ритм. Не идеально, но так я стал тем, кто я есть. Стихи приближают меня к дому.

Он продолжает петь, и я не хочу, чтобы он останавливался.

— «Портнихой была моя бедная мать — / На память вот джинсы на мне,/ Азартный игрок — вот кто был мой отец/ На Нью-Орлеанском дне».

Я не могу отвести от него глаз. Мне кажется, он отдаёт мне то, что не отдавал никому прежде. Или может быть, я надеюсь, что это так — что он никому не открывался, кроме меня. Я хочу быть единственной девушкой, которой он подарил что-то настолько личное.

— Вау, — шепчу я, когда он заканчивает. — Очень классно.

Наши руки всё ещё переплетены, и мои пальцы медленно скользят по струнам.

— Так и есть, — говорит он, медленно отпуская мою руку. Он отступает на шаг, и мы молча смотрим друг на друга.

Что происходит?

Я пришла сюда помочь ему собраться, а не раздевать глазами, углубляя наше влечение.

Нокс пересекает маленький островок пространства, что разделял нас. В эту секунду я понимаю, что если мы не остановимся, то попадём в бездну.

Наигранно смеясь, отхожу от него.

— Нам лучше приступить к сборам, пока не поздно. Кажется, помочь тебе нужно со многим, — пытаюсь отшутиться в попытке избежать неловкости.

Нокс выдаёт смешок, качает головой и указывает на французские двери на противоположной стороне комнаты.

— Шкаф и ванная там.

Я иду в указанном направлении, стараясь не поднимать головы. Пожалуйста, пусть он не увидит, как моё лицо заливает краска.

— Эй, Либби. — Я оборачиваюсь на звук его голоса и поднимаю на него взгляд, несмотря на то, что боюсь это делать. — Мне нужна твоя помощь, но могу заверить, это не касается спальни. Там у меня всё под контролем.

Я сглатываю, прежде чем ответить ему:

— Спасибо за информацию. — Его слова заставляют моё воображение сходить с ума. Почему я представляю его руки на мне? Он должен быть последним человеком, чьих прикосновений я должна желать.

— Судя по возникшему сексуальному напряжению, полагаю, стоило тебя просветить.

О, боже мой!

Я поворачиваюсь и, немного спотыкаясь, направляюсь в ванную. Эта комната такая же невероятная, как и остальной дом. Больше всего мне понравилась ванна на высоких ножках, в которой было бы классно понежиться. Ванна моей мечты. Через ванную комнату я попадаю прямо в гардеробную.

Да, я росла в довольно-таки привилегированных условиях, но нет сомнений, что у Нокса больше денег, чем было у моего отца... Или он их более разумно тратит, не спуская всё на женщин и наркотики.

Я возвращаюсь в ванную и высовываю голову через дверь.

— У тебя есть список вещей? — спрашиваю я.

— Чёрт, он внизу. Я тебе его отправлял, у тебя с собой копия?

— В портмоне. Сейчас возьму. — Я возвращаюсь в спальню и копаюсь в своей сумочке. Перебираю сложенные бумаги, пока не нахожу то, что мне нужно. — Вот он.