«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го
Шрифт:
— Кто-нибудь хоть что-то понимает?
— Кажется, да, товарищ народный комиссар. — Берия повернулся ко мне, вопросительно подняв брови. — Очень похоже на то, что к нам попал так называемый «истинный демократ» и… — Берия прервал меня, махнув рукой.
— Пойдемте ко мне, товарищи. Пусть специалисты работают, а вы, Стасов, все расскажете с самого начала. — Покосившись на Минаева, он добавил: — Ни х… себе у меня слава! От одного моего вида люди в истерику впадают!
В кабинете у Лаврентия Павловича я договорил:
— Очень похоже на то, что в тело Минаева попал ярчайший представитель «истинных демократов». Только такой человек, с полностью задуренными мозгами, мог обделаться при виде вас и впасть в истерику. Я рассказывал, насколько сильно поливали грязью вас и органы долгие годы, вот и результат. — Я развел руками. — Судя по всему, он здесь чуть больше недели, пытался маскироваться, а тут приехали
— Да. Я читал протоколы ваших допросов и ваши записи. Но одно дело — читать об этих людях и совсем другое, — Берия поморщился, — совсем другое дело увидеть своими глазами. Хорошо. Возможно, вы правы, но… не будем торопиться с выводами. Александр Николаевич, с завтрашнего дня вы и Стасов входите в группу, занимающуюся «Минаевым». Руководство возлагаю на вас, Павел Васильевич. Мартынов, Стасов, вы можете идти и… спасибо за работу, товарищи.
— Ваши фамилия, имя, отчество? — Капитан госбезопасности Сергей Петрович Соколов, назначенный следователем к лже-Минаеву, меньше всего напоминал палача из «кровавой гебни». Невысокий пухленький мужичок с ямочками на щеках, выдающими его улыбчивость, густые, с благородной сединой темные волосы, зачесанные назад. Брежневские брови над ярко-синими веселыми глазами. Приятный мягкий голос психоаналитика и экономные скупые жесты хирурга у операционного стола. При встрече он напомнил мне почему-то поросенка Фунтика, а не следователя «важняка», одного из лучших в наркомате. И меньше всего он походил на тех уж дегенератов-костоломов, кулаками и сапогами выбивающих нужные показания. Нет, при нужде, как я думаю, за этим не заржавеет, но сейчас явно не тот случай.
— Минаев… — Не дав ему договорить, Сергей Петрович всплеснул руками и проникновенно сказал:
— Голубчик! Ну что вы так волнуетесь? Успокойтесь, попейте водички. Она у нас наичистейшая, вкусная. — Посмотрев на жадно пьющего лже-Минаева, продолжил: — Вы, видимо, от волнения не поняли моего вопроса. — Голос Соколова был просто пропитан любовью ко всему миру. — Меня интересует ваше подлинное имя. То, которое вы носили до попадания в тело Минаева.
— Я… Вы… Мне… Хорошо, — и лже-Минаев начал отвечать…
Интерлюдия.20.05.1942 г., Москва, Кремль, кабинет И.В. Сталина
…таким образом, работа отдела принесла определенные результаты, главным из которых можно считать нахождение Лже-Минаева. — Берия закрыл папку.
— Хорошо, Лаврэнтий, очень хорошо, — Сталин улыбнулся. — Всю новую информацию по этому делу немедленно ко мне. А что по делу Стасова?
— Там сложнее, товарищ Сталин. — Берия вздохнул и продолжил: — Захваченный агент — простой боевик, не владеющий важной информацией. Вот раненый… Тот для нас более важен. Со слов пленного агента, именно раненый является заместителем командира группы, убитого в перестрелке. По раненому врачи дают благоприятный прогноз. Надеемся, что уже через неделю сможем приступить к допросам. Положительный прогноз дают и для наших сотрудников: хотя состояние Зильбермана и остается тяжелым, врачи позитивно оценивают его шансы на выздоровление. Одним словом — ждем, товарищ Сталин.
— Ну что же, работай, работай. — Сталин встал и прошелся вдоль стола. — Теперь по другим вопросам. Что у нас с разработками нового вооружения?
Берия снова открыл папку и начал докладывать…
Глава 32
Долго на допросе мне присутствовать не дали. Начальство решило, что на первоначальном этапе расследования мое присутствие может помешать. В итоге я оказался в своем кабинете, в окружении новой партии бумаг. Заниматься ими было… неинтересно. Все мои мысли крутились вокруг найденного лже-Минаева. До жути любопытно было, о чем сейчас идет разговор в так хорошо знакомой мне камере. Но — «Партия сказала — надо! Комсомол ответил — есть!» Пришлось заниматься прямыми обязанностями. Просидев до самого вечера над бумагами и так и не найдя в них ничего интересного, я уже собрался к Мартынову, как зазвонил телефон.
— Старший лейтенант Стасов. Слушаю вас.
— Андрей, это Мартынов. Срочно зайди к Федотову. — И гудки. Трубку положил. На черта я понадобился главному контрразведчику? Да еще и на ночь глядя? Но делать нечего, сказано — идти, значит — пойдем! Убрав бумаги в сейф, замкнув и опечатав кабинет, я направился к Павлу Васильевичу. За весь период моего пребывания в этом времени я видел Федотова всего пару-тройку раз. Как-то не пересекались наши пути-дорожки. Подумав об этом, я вдруг вспомнил Меркулова и задумался. С момента отъезда с Транеевым я ни разу не только не видел его, но и не слышал о нем! А ведь он оставался моим шефом. Странная какая-то ситуация
— Брось тянуться, — Павел Васильевич махнул рукой на мою попытку доложиться. — Садись и слушай. Захочешь курить — закуривай. Вызвал я тебя по делу твоей погибшей супруги… Сегодня заговорил раненый пленный, и все стало проясняться. Вот, читай, — он положил передо мной протокол допроса.
Чтение получилось занимательным. Во-первых, стала понятна наглость немцев. Они оказались «мальчиками» Гейдриха, а эти скромностью никогда не страдали! Во-вторых, стала ясна их цель — я. Вернее, информация в моей голове. Весь сыр-бор загорелся из-за того, что под Волновахой в плен к немцам попал раненый сотрудник НКВД, охранявший меня (естественно, негласно). Все бы ничего, но попал он в руки СД, и те смогли получить от него информацию. Какую и в каких количествах, пленный не знает. Знает только следующее: уничтоженную группу направили в Москву с заданием попытаться захватить меня. Эти идиоты были уверены, что я являюсь доверенным лицом товарища Сталина и товарища Берия одновременно, при этом занимаю немалый пост в секретной службе Сталина. Опознанный предатель был включен в группу как единственный человек, способный меня узнать, и, судя по всему, узнали о нем при захвате Волновахи. А эта мразь сразу побежала служить гансам. После подготовительных мероприятий — изучения возможных мест операции — они решились на захват у меня дома, назначив 17 мая датой операции. В результате немцы допустили ошибку, даже не ошибку, а… даже не знаю, как назвать эту череду совпадений. В соседнюю квартиру заехал к родителям сослуживца сотрудник НКВД из Мурманска. Тоже старший лейтенант, чем-то похож на меня внешне и моего телосложения. Один из наблюдателей ошибся, и немцы пошли на захват. Когда ошибка стала ясна, было уже поздно! Поэтому решили увести с собой Олесю, предполагая, что от нее тоже получат немало необходимой информации, тем более что она тоже сотрудник ГБ. Оставшиеся на подстраховке увидели подъехавших Зильбермана и Орлова. Зильберман узнал деятеля из Волновахи и чем-то выдал себя, вот и изрешетили их. Толком проверить, насмерть или нет, у немцев времени не было (основная группа уже выходила), вот и остались живы ребята. Ну а дальше все ясно — проверка, стрельба. Дочитав до конца, я отложил листы допроса и задумался. Что-то было неправильным, что-то такое, чего не должно было быть. Но что? Посмотрев на Федотова, я заметил его серьезный взгляд.
— Вижу, тебя тоже кое-что насторожило в протоколе. — Павел Васильевич закурил и продолжил: — Уже понял, что именно? Или подсказать?
Я опять просмотрел показания пленного, и до меня наконец дошло! А откуда они знали адреса? Мой и Яшкин? Вернее, только мой?!
— Понял! Молодец! — Голос Федотова был довольный. Видимо, по моему лицу ему все стало ясно. — Вот и нам стало непонятно, но о-очень интересно — откуда немцы узнали ваши адреса. С адресом Зильбермана понятно — вышли через тебя. Но твой-то адрес они знали изначально! Поэтому сейчас действуем следующим образом. Докуривай, — я осознал, что дымлю как паровоз, только после его слов, — и пойдем к медикам. Будем вспоминать — кому, когда и что.
— Ага. Новая передача на уголовно-правовую тематику — «Кому? За что? И сколько?», — машинально пробормотал я.
— Чего, чего? — заинтересовался Павел Васильевич. — Ты о чем?
Пришлось рассказать эту старую шутку, заодно рассказал и о передаче Ворошилова. И передача, и шутка Федотову понравились. Пока мы шли к подвалу, он все рассуждал на тему использования «мозгового штурма» в нашей работе. А потом мы пришли, и начались очередные мои мучения…
Через три дня «пыток» мы, кажется, нашли место возможной утечки информации. Несколько раз в той командировке с Мехлисом я писал письма Олесе. Могло получиться так, что какие-то из моих писем остались в разрушенном доме, а немцы наверняка проводили осмотр местопребывания нашей группы. Ничего другого мне в голову так и не пришло. На мои высказывания Федотов пожимал плечами и скептически говорил, что все возможно. Но мне было видно, что в такой вариант Павел Васильевич просто не верит, а больше никаких идей не было. Во всяком случае, не было у меня. Несмотря на все старания врачей, мы так и не нашли никого из моего прошлого, кому я мог сообщить свой адрес. А рассуждать о предателе в аппарате было просто глупо. Тогда бы немцам не пришлось вычислять адреса людей, с которыми я контактирую в Москве. Но самое интересное было то, что Федотов остался доволен! Не знаю чем, но он прямо излучал положительные эмоции. М-да. Чего-то я явно не понимаю! Ну и фиг с ними, с этими непонятками! Посчитают нужным — все сами скажут! А я лучше уйду отсюда. Наконец-то я мог вернуться к работе, а не смотреть в добрые глаза врачей и ребят Федотова.