Попаданка ледяного дракона

Свадьбина Любовь

Я намыливаю мочалку из грубого волокна. Она едва пенится, почти больно скоблит кожу. Саран неподвижно сидит напротив и не пытается нарушить данное слово, но всё равно кажется, что он наблюдает за мной – не глазами, так слухом.

А меня всё больше одолевают тревога, сомнения… непонимание. Не выдержав, задаю терзающий меня вопрос:

– Я невольно участвовала в убийстве твоих братьев, неужели… ты совсем не хочешь мне отомстить? Не хочешь убить? Неужели простое желание в тебе сильнее привязанности к семье?

Глава 23

Саран

резко подаётся вперёд, прижимая меня собой к борту ванны. Глаз он не открывает, и от этого хищная пластика движений, то, как он втягивает носом воздух у моей щеки, кажутся ещё более пугающими.

– Ты ведь человек… – урчит Саран.

– Д-да…

– У людей это просто желание. Оно может возникнуть к кому угодно: к случайному существу, к постоянному, сразу к нескольким в любое время без особых условий – всё зависит от пристрастий, настроения, уровня осторожности. У нас, правящих, не так, наш круг выбора ограничен. Мы можем сгорать от страсти, но никогда не найти подходящей для размножения пары. А если находим, эта связь крепче кровных уз.

– И что, прямо одна на всю жизнь? И не изменяете? – нервно усмехаюсь: это нереально же, мужская полигамия возведена в культ и абсолют, все дела.

– Я этого не говорил, но чаще всего бывает именно так.

Ну-ну, знаем мы подобные разговоры.

– И потом всё остальное становится неважным, – шумно дыша, Саран скользит носом по моей скуле, шее, задевает ошейник.

Мурашки разбегаются по коже. Саран утыкается лбом в ключицу. Пальцы скользят по моему плечу, очерчивают грудь, задевая её наручником, и меня охватывает томительная дрожь, я задыхаюсь – тело внезапно наливается тяжестью, и сердце стучит, как сумасшедшее. Я испуганно бормочу:

– Твоя страсть опасна для меня, ты же говорил, что магия выплеснется…

– Моя магия заблокирована, она не причинит тебе вреда. – Саран прикусывает шею над ошейником, и это как выстрел, как удар молнии, пронзающей меня всю, заставляя выгнуться.

Поцелуй захлёстывает неожиданной страстью и щемящей тоской, прикосновения Сарана переворачивают всё внутри. «Ты сдурела?!» – кричит здравый смысл. А руки судорожно сжимают плечи Сарана, впиваются в чешуйки по верхним линиям лопаток. Он даже не человек! Но я тону в чувствах, страшных, как ожоги раскалённого металла: желание, боль, надежда, страх, восторг, доверие и опасение, счастье и горе, пламя и лёд в объятиях друг друга.

Сильное тело, обнимающее, подминающее меня и ласкающее. И поцелуй вдруг такой солёный, и от урагана ощущений из груди рвутся всхлипы. Страшно. Я на такое буйство чувств не соглашалась, не договаривалась, я хочу успокоиться, собраться, избавиться от ощущения, словно меня вскрыли, залезли в самую душу. И всхлип распирает мою грудь, вырывает из чужих губ мои дрожащие опалённые губы.

Сползаю вниз ванной, царапая Сарана, прижимаясь к его груди. Меня колотит так, что стучат зубы.

– Защити меня, – мольба прорывается сама, я не хочу говорить это, но говорю: – Спаси меня…

Не помню, чтобы я ещё кого-нибудь об этом просила.

***

Запах

Витории, пьянящий, волнующий, пробирается сквозь все пряные отдушки мыла и кремов, которыми она отмывалась и мазалась после того, как успокоилась в объятиях Сарана. В ночной тьме он лежит на постели рядом с ней, вдыхает одурманивающий запах, и всё внутри него сжимается, страсть и запертая в теле магия будоражат кровь. Но внешне Саран этого не показывает. Неподвижный, собранный, он в рассветном сумраке изучает лицо Витории, вздрагивающие губы и ресницы, пульсирующую на шее жилку.

«Защити меня, спаси», – её мольба разрывает сознание, потому что Саран не знает, как это сделать. А надо придумать, вывернуться и защитить.

***

За вчерашнюю истерику стыдно. Нашла у кого искать помощи: у того, кто сам практически в бегах. Глупо на Сарана надеяться: ему выгодно сдать меня властям.

Но вчера так не казалось, и я цеплялась за Сарана, бормотала бессвязные глупости о том, как мне одиноко, а он просто гладил по волосам, обнимал… Да, расслабилась я с ним неоправданно. Но столько заботы было в простом сочувствии, в том, что он не сказал на мои слёзы «Заткнись, развела тут», не ушёл, а помог искупаться, накормил, не донимал расспросами, уложил спать.

Теперь мучительно стыдно и страшно: кто захочет коротать время с истеричкой?

На кухню я спускаюсь в уверенности, что Саран сбежал, но он, одетый в одни штаны, нарезает окорок и сыр. Поднимает на меня странный взгляд. В тусклом свете очага его глаза кажутся тёмными. В установленной на решётке сковороде шкварчат ломтики окорочного сала. На столе – яйца и пучки трав.

– Принц – и умеешь готовить? – прислоняюсь к косяку.

В свете огня волосы и белая кожа Сарана приобретают медный оттенок. Он кажется ненастоящим. Слишком эффектным для живого существа, возвышенным. И чёрный мерцающий ошейник с наручниками выглядят сущим кощунством.

– Я не всё время проводил во дворце. – Саран, прихватив со стола яйца, отступает к огню. – Да и во дворце умение готовить не лишнее.

– У вас нет слуг? – я помню историю: некоторые короли были так бедны, что сами занимались хозяйством.

На жилистой спине Сарана чётко проступают мышцы. Просто модельная красота.

– У нас много слуг. – (Кухню наполняет шипение упавших в сковороду яиц). – Просто иногда им приказывают не кормить кого-то определённого. Но не кормить – значит не готовить и не подавать, а если наказанный берёт продукты и готовит сам…

– Строгое воспитание?

– Я понимаю твои переживания: моя семья тоже не испытывает ко мне нежных чувств. И от этого бывает одиноко. Было, пока не появилась ты.

– Если хочешь сделать из меня Золушку, то это я должна готовить, – усмехаюсь нервно: ну не могу серьёзно воспринимать его предложения жить вместе.

– Что такое «золушка»? – Саран оглядывается. Пламя очерчивает его скулу, волосы… хорош, зараза, просто загляденье!

– Девушка, которая вышла замуж за принца. Но сначала она много работала.