Попаданка ледяного дракона
Шрифт:
А отец, судя по звуку, вытирается салфеткой.
Звонит в колокольчик. Значит, сейчас сюда явится зомби-слуга, молча всё уберёт, как делает всегда, когда нарушается порядок.
– Иногда мне кажется, – сиплю я, – что зомби живее тебя.
– Я живой. И мне неприятна твоя истерика.
– Ты чудовище!
– Только потому, что не люблю тебя?
Слепо шарю по столу, но под руку ничего не попадается, и я опять закрываю лицо ладонями.
А он снова говорит:
– Я просто честен. И готов заботиться о тебе. Не наказываю
Невозможно заставить любить, это нам неподконтрольно, но эмоции захлёстывают меня, выжигают всё разумное.
– Ты чудовище, – повторяю сбивчиво, – и Орден твой чудовищный.
Жажду спора, но отец молчит. Молчит, даже когда я покрываю его и Орден всеми знакомыми нецензурными словами. А пока ругаюсь, под метёлкой явившегося зомби хрустят осколки тарелки, стакана, графина.
Когда я уже просто молча сижу без сил, неживая тварь приносит вторую порцию завтрака. И отец ест! Это просто невыносимо! Я не знаю, куда себя деть. Поднимаюсь. Внутренности сдавливает неподъёмная тяжесть. Бессильно опускаюсь на стул и снова закрываю лицо руками. Слёз нет.
– Ешь, – предлагает отец, – сегодня будем создавать оружие, нужно набраться сил.
Поднимаю на него взгляд: он спокоен и собран, только влажные пятна на сюртуке напоминают о том, что я швырялась в него посудой.
– Ешь, – отец указывает на мою тарелку с кашей.
– Ненавижу, – рычу я и хватаюсь за ложку.
Кусок не лезет в горло, но голодать из-за этой твари я не буду.
Королевский дворец Озарана Инклестин
Когти скользят по чёрно-звёздной стене. Царапают. Скрипят. Монотонный звук спасает Сарана от тишины ощущений, от убийственной пустоты внутри.
День и ночь, ночь и день. Монотонное движение, монотонный звук разменивает минуты на часы, часы на дни.
«Есть. Я ещё не должен есть или уже можно?»
Дни заключения Саран отсчитывает по проталкиваемым в маленькую шахту мискам с мясом и клянёт себя за то, что никогда не интересовался, на какое время смерть избранной отбивает у дракона аппетит.
«Можно мне уже есть или это будет выглядеть неправдоподобно?»
Есть он не хочет, но для побега нужны силы.
Для пущей убедительности Саран не утруждает себя возвращением мисок с едой, и сладковатая вонь постепенно расползается по камере, сводя на нет все попытки убедить себя, что он должен питаться.
Шорох шагов… На спине Сарана вздыбливаются чешуйки, он скалится на дверь.
Щёлкают замки.
Быстро войдя, король Элемарр захлопывает дверь и замирает, разглядывая напряжённого Сарана, его выпущенные когти. Выглядит король немногим лучше сына: исхудавший, бледный, с серой кожей вокруг глаз. Спрашивает:
– Готов к разговору?
– О чём? – рычит Саран.
– О своей связи с культом Бездны.
– Я с ним не связан, и Витория
– Скоро отбор, новая избранная, если такая появится, станет твоей женой и родит наследника. Будешь благоразумно себя вести – позволю участвовать в его воспитании.
Тишина расползается в вонючем сумраке камеры.
Смех разрезает её тысячами скрипучих осколков. Хохоча, Саран складывается пополам. Смех разрывает его лёгкие, вышибает слёзы.
Король Элемарр плотнее стискивает бледные до синевы губы. Выносит хохот Сарана до конца. Ничего не говорит, когда тот, наконец, утирает влажные ресницы руками.
Отдышавшись, Саран выпрямляется, хищно смотрит на отца сквозь пряди слипшихся волос.
– Отец, с чего ты взял, что я позволю так распоряжаться своей жизнью и жизнью моей избранной и детей?
– Выбора у тебя не будет.
Перепрыгнув полкамеры, Саран обрушивается на отца, когтями разрывает одежду, но они бессильно скользят по выступившей на шее и теле короля бронированной чешуе. Зубы Сарана клацают о чешуйки над шейной артерией.
Король Элемарр отталкивает от себя рычащего Сарана и выскакивает в коридор. Щёлкает запирающий механизм. Стихают шаги. А Саран всё рычит.
«Не позволю», – пульсирует в его сознании.
Империя Эрграй, дорога возле Южных Крон
Цокот копыт неустанно бьёт по барабанным перепонкам. Густая вуаль создаёт приятную иллюзию, что сидящий напротив отец от меня далеко. Так далеко, что не сможет дотянуться… Но это лишь мечта.
Сцепив руки на набалдашнике трости, он пристально меня разглядывает. Наверное, ковыряется в мыслях.
Цокнув языком, отворачивается к окну:
– Что ты думаешь об этом мире?
Вопрос почти выдирает из памяти Сарана, но в последний момент закрываю его воспоминанием о побеге в компании проститутки Эзы.
– Домой хочу.
И дом почему-то тоже тянет из памяти Сарана, но я пресекаю эти мысли, сосредоточившись на пылинках, мерцающих в сочащемся сквозь окошки свете.
– Витория, теперь твой дом здесь.
Я должна думать о пылинках.
Отец ударяет тростью по стенке и, резко подавшись вперёд, выкрикивает в окно:
– Сверни в город! В какое-нибудь приличное место с лавками и всем прочим!
Он опускается на сидение и снова сцепляет руки на трости. Молчит.
– Зачем это? – устало спрашиваю я.
– Скоро узнаешь.
– Меня ищут, не боишься, что кто-нибудь узнает? – Провожу пальцами по невесомой вуали. – Как сниму посередине улицы…
– Не снимешь, я не дам. Пока я рядом, никто из простых людей и незащищённых одарённых даже не подумает, что ты та самая разыскиваемая преступница.
– А если встретятся защищённые? Зачем так рисковать?