Попаданка. Дочь чокнутого гения
Шрифт:
***
Честно сказать, я немного погорячилась, бросив, что с лёгкостью вынесу насмешки женского коллектива. Не дойдя до кухни, остановилась, всерьёз подумывая переждать здесь окончание обеда и потом, как ни в чём не бывало, вернуться в кабинет.
Но неугомонный желудок недвусмысленно напомнил о себе, а ещё вдруг накатила тошнота. В этот день я впервые за долгое время почувствовала себя действительно хорошо, и рисковать своим здоровьем из-за страха было бы довольно глупо. Тем более насмешки — сущий пустяк
Выдохнула и, натянув на лицо обаятельно-глупую улыбку, спустилась по оставшимся двум ступеням, направившись к двери. А кухня… Кухня встретила меня так, как и ожидалось – вдруг оглушившей тишиной и таким удивлением, будто женщины увидели, по меньшей мере, мертвеца. Только шкворчание кастрюль и сковородок разбавляло немую сцену.
Самый лучший выход из тупиковой ситуации – сделать вид, что ничего особенного не происходит. И моё долгое отсутствие вовсе не обусловлено сменой должности, отравлением и переездом на господский этаж.
Поэтому, отсчитывая глухие удары сердца и стараясь удержать непринуждённое выражение лица, подошла к столу, взяла миску и ложку.
– Кто это к нам пожаловал? – первой пришла в себя Таеса – та самая, которая вперёд всех узнаёт новости у Шпона.
Голос сочится ядом, точнее, не так – фонтанировал, грозясь затопить не только кухню, но весь замок и окрестности в придачу.
– Хозяйская подстилка? – сдаваться девица не собиралась, видимо, желая, чтобы я чем-нибудь замахнулась на неё.
Нет, я бы непременно и замахнулась, и разозлилась, и огорчилась, заливаясь румянцем стыда, но… Не чего ведь мне стыдиться, потому что уж кем-кем, а подстилкой я не была.
– А чего, Таеса, завидно? – неожиданно обронила самая тощая из всех женщина. Кажется, её звали Хана, если память меня не подводит. – Каждый крутится, как может. Будь я моложе лет на двадцать, я бы… Ух!
Признание, несколько неуместное и комичное, вызвало бурный хохот, затмивший писклявый голос девушки, что попыталась огрызнуться в ответ. И пусть предположение Ханы было далеко от истины, я выдохнула с облегчением. Она права. Каждый думает о себе и о своём благополучии, как бы аморально это не звучало. Закон выживания, а уж в их мире это отнюдь не красивая метафора. Это истина.
Села за стол и только собралась положить в тарелку запечённые овощи и маленький кусочек мяса, как от двери раздался возмущённый голос Грассы:
– Это ещё что такое?
Обернулась. Женщина выглядела, как разъярённая фурия – глаза блестят, волосы разметались, руки в бока упираются.
– Я тебе бульон приготовила, наверх отправила, а ты тут собралась овощи есть?
Даже мысленно не нашлась, что на такой выпад ответить. Только простонала, осознав сказанное – опять бульон?
– И не морщься, – тут же отчитала меня Грасса. – Для тебя же, дурёхи, лучше будет.
На дурёху стоило бы обидеться, но я не смогла. Сидела и пыталась подавить теперь уже настоящую глупую улыбку. Обо мне заботились совершенно посторонние люди… Это так странно и, казалось, даже противоестественным. В роли «мамочки» привыкла выступать я, и когда болела сама, рассчитывать ни на кого не приходилось. Отец, если и делал вид, что ему не безразлично, то получалось у него неубедительно.
Я всё же съела бульон, а стоило выйти из кухни, столкнулась с Амисой.
– Ты куда пропала? Я к тебе приходила, – прошипела она, оглядываясь, словно опасаясь, что нас кто-то увидит.
Не зная, как объяснить, неопределённо махнула рукой.
– Я у тебя на столе оставила вазу с сухарями, – и, пока я не успела удивиться такой «щедрости», она пояснила: – Тётка поймала меня за руку и ничего больше не разрешила тебе относить. Говорит, пока рано.
Кивнула. Да уж, с Грассой особо не поспоришь, у неё разговор короткий.
Вновь оглянувшись, Амиса ещё тише спросила:
– Можно я вечером приду?
Я, конечно же, согласилась.
***
К кабинету возвращалась, заблудившись в собственных мыслях. Вроде бы жизнь налаживалась – женский коллектив, кроме тявкающей Таесы, не сильно-то и обозлился на меня; Дакар не гонит и не смотрит, как на пустое место. Точнее, смотрит так, что внутри всё переворачивается, но и это неважно в сравнении с предчувствием – мрачным, тягостным, мучительным.
И каждое из этих чувств связано с Эдаром. В первый день, когда стояла во дворе, почувствовала взгляд, полный ненависти и злобы. Уверена, он принадлежал ему. Ещё бы узнать, что именно они с Дакаром поделить не могут…
Вошла без стука, думая, что моё бессовестное вторжение не вызовет удивления, но ошиблась.
У стола, рядом с хозяином, стоял Эдар, и они пытались что-то разобрать, склонившись над раскрытой книгой. Стоило переступить порог, как две пары глаз пригвоздили меня к месту.
Уйти?
Будто прочтя мои мысли, Дакар отрицательно качнул головой и махнул в сторону комнатки. Замешкалась на мгновение и только потом скрылась за дверью, всем своим существом чувствуя пугающий взгляд.
Села на полу, поджав под себя ноги. Прислушиваясь к каждому слову, сказанному на повышенных тонах, старалась уговорить себя и выйти к ним. Ведь их крики: «Я не казначей, откуда мне знать, что это за сумма?!» – прямо-таки подмывали открыть дверь и, гордо стукнув себя в грудь, произнести: «Зато я казначей». Точнее, экономист, но это незначительные мелочи для этого мира.
Только присутствие Эдара останавливало и то недолго.
Плюнув на собственный страх – в конце концов, Дакар же там, – взяла в руки лист, быстро написала всего несколько слов и вышла в кабинет.
Мужчины спорили, шипели и разглядывали аккуратно сшитый журнал с таким видом, будто перед ними ядовитая змея.
Моего появления они не заметили, пришлось подойти ближе и подсунуть под нос хозяину записку.
«Я помогу. Что нужно?» – гласила надпись, на которую он смотрел слишком долго.