Попаданка

""

Ралоф рассмеялся и потянулся к фляжке, но тут до нас донесся рев луженой глотки Буревестника.

– Привал!

Спустя десять минут была найдена подходящая поляна, способная уместить дюжину человек. Я порывалась помочь воинам, занявшимся установкой самодельных палаток из шкур и грубо обструганных шестов, но смогла лишь уронить шатер на Ульфрика и отдавить ногу одному из спутников. Ралоф, почесав маковку, вздохнул и, приподняв меня под мышки, усадил на большой валун. Хорошо, что у меня куртка длинная да толстая, авось, зад не отморожу.

Без моей помощи работа пошла быстрее и веселее, и вскоре мы дружно расположились вокруг яркого потрескивающего костра. Ульфрик почти сразу же ушел в свою палатку, и норды, без чуткого присмотра старшего по званию, оживились. По кругу пошел объемистый бурдюк с вином, мне в руки сунули нож с наколотым на него куском жирного ароматного мяса, то и дело раздавались смешки и сальные шуточки, и жизнь показалась не такой уж и плохой. Сейчас эта заснеженная, необъятная земля показалась мне до боли похожей на мой родной Север.

– Из тяжких недр земли насильственно изъяты,

Над вечно бурною холодною волной,

Скайрима дальнего гранитные палаты…, – задумчиво пробормотала я строчки одного из своих любимых стихотворений, немного видоизменив их, а то не поймут ведь. Сидящий рядом Ралоф прислушался и хмыкнул.

– Красиво. Что это?

– Стихотворение про Север. Старое-старое, автор уже давно умер, – ответила я, закутываясь в плащ и подвигаясь ближе к огню.

– Расскажешь? – попросил он. Я кивнула, а норд задумчиво поглядел на балагурящих товарищей и неожиданно гаркнул: – А ну, тихо!

Мужики переглянулись, но притихли, видать, Ралоф среди них пользовался достаточным уважением. Он расплылся в улыбке и ободряюще кивнул мне. Я прочистила горло и постаралась унять волнение – в последний раз я читала бородатому мужику стишки наизусть, стоя на табуретке, одетая в костюм чумного доктора (родители хотели нарядить меня птичкой на утренник, но остановились на более бюджетном варианте).

– Из тяжких недр земли насильственно изъяты,

Над вечно бурною холодною волной,

Скайрима дальнего гранитные палаты

Тысячеверстною воздвиглися стеной,

И пробуравлены ледяными ветрами,

И вглубь расщеплены безмолвной жизнью льдов,

Они ютят в себе скромнейших из сынов

Твоих, о родина, богатая сынами.

Здесь жизнь придавлена, обижена, бедна!

Здесь нордлинг встал пред правдой лицезренья

Того, что Талоса веленьем сведена

Граница родины с границею творенья,

И глубь морских пучин так страшно холодна, —

Перед живым лицом всевидящего бога

Слагает прочь с души, за долгие года,

Всю тяготу вражды, всю немощность труда

И говорит: сюда пришла моя дорога!

Скажи же, Талос, отсюда мне куда? *

Повисла тишина. Я испугалась – норды ведь простые ребята, далекие от поэзии, как бы еще помидорами не закидали…

– Душевно, – уважительно крякнул наконец один из воинов, дюжий медведеподобный мужик с проседью в густых рыжих волосах. – Сразу видно – истинный сын Скайрима писал.

Остальные закивали, а я перевела дух. Пронесло. Ничего, я их потом еще к Miracle of the Sound приобщу.

Душевные посиделки продлились допоздна. Уже окончательно стемнело, и в ночном сумраке палатки, не вошедшие в освещенный костром круг, казались сгорбленными троллями. Потихоньку Братья Бури расползались по своим лежанкам, оставив пару дозорных, и я, пожелав всем спокойной ночи и победы над Империей, тоже поковыляла к своей лежанке.

Почуяла что-то неладное я только тогда, когда забралась внутрь, в обжигающее после ледяного воздуха тепло.

Во-первых, насколько я помнила, моя палатка была намного-намного меньше, а во-вторых, в ней не было закутанного в два меховых одеяла мужика, при тусклом свете медного светильника изучающего потрепанные свитки.

– Заблудилась, Довакин? – насмешливо прищурился Ульфрик (а это был именно он). Молодец, Скади, из девяти чужих шатров ты умудрилась завалиться прямиком к Буревестнику. Он и так обо мне не лучшего мнения, а что теперь подумает? Разве что…

– Нет, поговорить хочу.

– У меня нет времени на пустую болтовню, – буркнул ярл, демонстративно расправляя на коленях свитки.

– Ты считаешь мирный совет пустой тратой времени? – поинтересовалась я, нагло усаживаясь напротив. Буревестник устало вздохнул и поднял глаза на меня.

– Если Туллий не подпишет капитуляцию.

– А если он этого не сделает? – прищурилась я, склонив голову набок.

– Тогда я его убью, – отрезал Ульфрик, угрюмо зыркнув на меня. Кажется, еще немного, и он просто выкинет меня за шкирку, так что надо поторопиться.

– Ты упертый баран, Ульфрик Буревестник, – выдала я и зажмурилась, втянув голову в плечи, ужаснувшись собственной наглости.

– Прости, что? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, медленно поинтересовался норд. Я приоткрыла один глаз – мамоньки, он даже размерами больше, кажется, стал…

Давай, Скади, сказала «а» – говори и «б». Я глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь во всем теле, и тихонько отодвинулась подальше от обозлившегося норда. От моих слов сейчас зависит очень многое – продолжится ли эта бесполезная и кровопролитная война, или же мятежный ярл все обдумает и поймет, что есть и другой выход.

– Разве ты сам не видишь, что происходит? Талмор стравливает Скайрим и Империю, точно бешеных псов, чтобы потом по отдельности разделаться с вами, ослабленными этой бесполезной войной. Талмор твой главный враг, Ульфрик. Альдмерский Доминион, а не Империя.