Поперека
Шрифт:
– Фиг вам в ухо!.. – бормотал Поперека, почти не видя скачущую перед глазами дорогу. – Фиг в нос! В пятку!.. Думаете, дам отравить Сибирь, самые чистые в мире воды?! Встану, как столб железный!
– Ты о чем? – сопя, спросил Антон.
– Анекдот слышал?.. – завелся привычно Поперека. – Если вы чувствуете, что у вас всё есть, но чего-то не хватает, значит, вы пьете безалкогольное пиво. Или вот. Кроха сын к отцу пришел: “Папа, я на химии опыт проводил. Только всё взорвалось”. – “Учителка тебе двойку влепила?” – “Не успела”. – И до самого города Петр Платонович хрипло рассказывал смешные байки, зажмурив от усталости глаза с белыми
2.
Ночь он провел на старой квартире, у жены, по случаю дня рождения сына, а поскольку сын в 23.00 уехал на дежурство в свою колонию, то и заночевал у него в комнате, рядом с мотоциклом...
А утром случилось то, что случилось. Кажется, он даже потерял на секунду сознание, когда разглядел эту газету – Наталья, вернувшись с прогулки с собакой, принесла ее снизу, из почтового ящика, а он всегда читал первым, даже, бывало, бранчливо пошучивал, что, если жена его опередит, ему кажется, будто она выела все буквы, как воробей семечки из подсолнуха, – вот и выхватил, выйдя из комнаты сына, шуршащие новости у нее, бегло осмотрел первую полосу, глянул внутрь, мельком остановился на последней, где бывают забавные объявления... и вот там, внизу, справа, где печатают некрологи, перед ним предстала в черной рамке его собственная фотография.
Что это?! Померещилось?.. Нет, это его, его фотопортрет!!! И подпись:
“Патриоты Красносибирской области с прискорбием извещают, что известный физик Поппер П.П. скончался от разлития желчи. Прощание возле ворот АЭС, панихида в синагоге, похороны на мусульманском кладбище... Скорби, Америка! Группа опечаленных товарищей”.
Негодяи! Подонки!!! Его качнуло... в голове словно река зашумела... Грубо, как слепой, сложил, почти смял газету и, выдохнув: “Сплошная чушь!” – бросил на стол – как бы небрежно, но, быстро передумав, отнес подальше от жены в комнату сына (она в эту минуту мыла в тазике ноги Руслану), сунул, не зная куда лучше припрятать, под кровать и, набросив куртку, выскочил вон из подъезда, побежал мимо Института Физики в лес.
Он всегда так делал, когда нужно было пережечь раздражение, когда бесили обстоятельства. А тут такое творит пресса! Сволочи в кубе! Кстати, они напечатали “Поппер”, суки!.. соорудив на американский манер фамилию из его фамилии Поперека, видимо, на тот случай, если подаст в суд на газету?! Пошли вон!..
Сейчас бы головой в сугроб или сигануть, зажмурив глаза, на лыжах по холмам, но в лесу сопит осень, на трижды выпадавший снег трижды осыпался лиловый мрачный дождь... А вчера еще выпил водки, да лишнего... сын дерзил... спалось плохо... И Петр Платонович, сжав кулаки, бежал, огибая деревья и хлюпая по раскисшему, в рыжих и черных пятнах снежному покрову, сквозь который проглядывали листья берез и рябин... а над его головой проносились, подпрыгивая, красные, грузные гроздья рябин...
Он несся, дергая шеей, оскалясь от бессильной ярости, не в кроссовках – в летних ботинках, вмиг намокших и уже вихляющихся под пятками... Ах, жаль, не сообразил рассказать жене перед выходом из дома по неисправимой своей привычке хоть что-нибудь, хоть анекдот – она привыкла к нему такому, она и “выжила” его за то, что неостановимо говорит, голова от него болит. Теперь же заподозрит – с ним что-то случилось.
К счастью, никто навстречу не попался, физики и биофизики Академгородка отбегали своё часа полтора назад, в сумеречную пору рассвета. А сейчас, поди, уже шли, позавтракав, на работу. Стремительно сделав в березняке большой круг, под сопкой с передающими антеннами городских телевизионных станций, он повернул подкашивающиеся ноги к дому, где жил сам, в однокомнатной квартире умершей четыре года назад матери. Не дожидаясь лифта, взбежал
Жена, к счастью, была на кухне, варила кашу, а когда удивленно выглянула – буркнул:
– Забыл записную книжку... Да, такая история! Останавливает гаишник шестисотый мерс, а у того стекла зеркальные. Ну, заглядывает в одно окошко, в другое – честь отдает: “Проезжайте, со своих не берем!” – Поперека быстро оскалил все зубы (о, эта его улыбка! “Лучше бы ты не улыбался!”, как говаривала Наталья в прежние годы), прочмокал во влажных носках в спальню, выхватил из-под кровати газету и затолкал во внутренний карман куртки.
И бессильно прилег на постель, задернутую покрывалом с красными звездами. Скоты!... И напечатано-то где?! В “Красносибирской звезде”, в единственной, казалось бы до сих пор, приличной газете, сторонившейся скабрезных материалов, бывшем официальном органе печати, с традиционно большим тиражом. Впрочем, если бы сегодня ночевал не здесь, не прочел бы – Петр Платонович с недавней поры не выписывает газет, обходится краткими новостями по телевидению.
Но, не полежав и минуты, вскочил – мелькнула мысль, что жена может встревожиться (мол, что это с ним?) или обрадуется (уж не надумал ли совсем вернуться в семью?), выглянул в прихожую и погладил дремавшего пса:
– Ну, как ты? – И Руслан, пушистый серебряный шар, взлетев на ноги, радостно залаял: думал, снова гулять поведут. Давно хозяин его не ласкал. И к себе в жилье не ведет, поскольку часто в командировках.
– Нет, нет, ты уже... пора и честь знать... – пробормотал Поперека, немедленно вслух сердясь на себя. – Ни к селу ни к городу эта поговорка... какая к чертовой матери честь в наше время?! – Присел возле напрягшейся в ожидании белой лайки, выдернул репей из паха. Пес, дернув животом – щекотно мужскому инструменту – жарко задышал, но, поняв, что хозяину не до него, отошел в угол прихожей и ворча, с дробным перестуком рухнул на пол – “бросил кости”. А Петр Платонович, поймав на себе вопросительный взгляд жены (А вдруг прочитала, еще когда поднималась с газетой? Или коллеги позвонили, соболезнуют? Надо перевести ее мысли на что-то другое), снова улыбнулся:
– Кстати, любимый анекдот Будкера. Я не рассказывал? – Ах, скорее всего рассказывал, и не раз, про своего учителя, академика. Но уже не остановиться. – Андрей Михайлович, кстати, сам любил его докладывать. Итак, Будкер помер, архангел Гавриил встречает: милости просим, Андрей Михайлович, заждались. А надо сказать, старик был раз пять или шесть женат. Архангел говорит: мы вам, конечно, рай не предлагаем, это пошло, но в аду какое-нибудь славное местечко подберем. Вот идут, а вокруг костры... грешников жарят на сковородках, в бочках с кипятком топят... И вдруг – зеленая поляна, цветы, скамейка, на скамейке сидит академик Мальцев, в натуре, так сказать... а у него на коленках Мерлин Монро. Будкер кричит: вот, мне сюда, я готов на такие страдания. Архангел тихо говорит: этот ад не для академика Мальцева, этот ад для Мерлин Монро. – И поскольку жена молчала, Петр Платонович отрывисто спросил:
– Ну, как? У тебя обычный день?.. дежурство?
Наталья удивилась: муж не помнит?! У него же острейшая память.
– Среда. Дежурство. А что?
– Так. – И вдруг, не удержав ярости в себе, дергая шеей, прошел в ванную и холодной водой стал ополаскивать лицо, бормоча. – Черт возьми, скоро новый год... ничего не сделано... ничего... – Обычное его состояние – недовольство всем и вся. На кухне стоя допил холодный чай и направился к двери. – Пош-шел!.. – словно не о себе, а ком-то ином, с неприязнью.