Поправка курса
Шрифт:
Глава 9
9
17 мая (30 мая) 1904 года
Средиземное Море
— Порт-Артур отрезан и блокирован, — сказал я, откладывая «Фигаро». Газеты нам передали со встречного судна, есть такая практика у иностранцев.
— Мдя… — протянул Чехов. Человек сугубо мирный, он особенно интересовался ходом военных действий, и, напрягая память, пытался читать «Corriere della Sera». Получалось не очень,
— Осада будет, Антон Павлович. Серьёзная и суровая осада. Массовый героизм русских воинов. Японских тоже. Наша доблестная армия будет осаду прорывать. В общем, долгая история.
Газета с военными новостями (моя)
Чехов отложил газету и подошел к глобусу, большому, метровому. Нашел корейский полуостров. Япония рядышком.
— Владивосток тоже близко, — радостно сказал он.
— Ну, до Владивостока японцы не доберутся. Вряд ли, — ответил я.
— Нет, наоборот. Нашим войскам близко. До Порт-Артура.
— Сначала нашим войскам нужно добраться до Владивостока, а путь неблизкий. Уж кому, как не вам знать, — Суворин тоже встал у глобуса.
— Теперь есть железная дорога, — возразил Чехов.
— Один вагон — сорок человек или восемь лошадей, — согласился я.
— Вы думаете, до осени не управятся? — не прекращал попыток Чехов.
— В смысле? Возьмут ли японцы Порт-Артур до осени? Уверен, что нет.
— Нет, наоборот. Удастся ли разбить японцев?
— Отсюда, из Средиземного моря не видно, — дипломатично ответил я. — Но я бы хотел обратить ваше внимание на другой аспект проблемы. Двадцатый век. Мы в Средиземном море обсуждаем происходящее на другом конце света. Вчерашняя битва — в сегодняшних газетах. При Петре Алексеевиче новость шла бы месяц, обошлась бы в сотню загнанных лошадей, а тут — купил за пятачок газету, и читай.
— Телеграф, — коротко сказал Суворин.
— И это только начало, — согласился я. — Уже сейчас опыты господина Маркони показывают, что даже океан не является неодолимой преградой для беспроводного телеграфа. Через самое непродолжительное время беспроводной телеграф сумеет передавать не только особые телеграфные знаки, а слова, музыку и даже изображение.
— Через самое непродолжительное — это через какое?
— Не успеет стриженая девка косу заплести. Лет через пятнадцать, через двадцать. И что важнее, затратив умеренную сумму, всякий сможет установить дома приемный аппарат и слушать дальние и ближние города.
— Это всё жюльверщина, уж извините, Петр Александрович. Люди читали, читают и будут читать газеты — заявил Суворин.
— Будут, да. Газеты удобнее. В газете не только сообщат новость, но и истолкуют её. Наконец, газету можно сохранить и перечесть через неделю, через месяц, через год. А жюльверщина — это вовсе не порок. То, о чем сочинял господин Верн, уже сбылось. Уже есть летательные аппараты тяжелее воздуха, уже есть военные подводные суда, уже вокруг света можно объехать не за восемьдесят дней,
— Английскому не обучен, — вздохнул Чехов.
— Есть переводы на русский.
— Знаю одну переводчицу, — Чехов вздохнул повторно, но продолжать не стал.
— О машине времени я читал. Любопытно, но не очень, — заметил Суворин. — Серенький волчок, что кусает за бочок. Только вместо волчка — мастеровые, загнанные под землю. Безлунными ночами выбираются на поверхность и кусают. На революцию намекает господин Уэллс, не иначе.
— Революция ближе, чем принято думать, — ответил я, но тему развивать не стал. Умные люди, своим умом дойдут.
Я за время плавания присмотрелся и к Чехову, и к Суворину. Присмотрелся, подумал, ещё раз подумал — и решил не обижать ни их, ни и себя глупостями. Глупостями — вроде показа кинофильма, а потом говорить, что это им приснилось, да ещё в пьяном виде.
И вечером, когда бонна ушла с девочкой готовиться ко сну, а мы в курительной пили вечерний чай. Не портвейн, портвейн был после обеда.
— Должен признаться, господа, — начал я самым обыденным тоном, — должен признаться, что я неспроста затеял недавно разговор о синематографе и электрическом театре.
— Вы считаете, что у синематографа большое будущее, — сказал Суворин.
— Немного не так. Я не считаю. Я знаю, что у синематографа большое будущее.
— Знаете? Откуда?
— Я пришёл из будущего. Некоторым образом.
Чехов рассмеялся:
— Прекрасно! Так и просится в первую главу романа!
— Ну почему же в первую? Можно и в девятую.
— Нет, нет и нет! Читателя нужно завлечь, и делать это следует сразу. С первой фразы. Никаких «мороз крепчал», а сразу обухом по голове: «Я пришёл из будущего».
— Ну, пусть с первой. Вы писатель, вам и перо в руки. Но сути это не меняет. Синематограф еще младенец, но скоро он станет богатырем. И я хочу вам показать этого богатыря.
— Показать? Как?
— Буквально.
— На «Бьюти» есть синематографический аппарат?
— Ещё нет. Но у меня есть, — и я достал из кармана табакерку. Ну, не совсем табакерку, а как бы. УМ. То есть Универсальный Медиаплеер.
— Это — синематографический аппарат?
— Двадцать первого века, да. А теперь — усаживайтесь поудобнее и смотрите. Все вопросы потом.
И я активировал УМ.
Поначалу я хотел показать «Броненосца Потемкина». С музыкой Шостаковича.
Но, поразмыслив, выбрал «Чайку», с Мэйсоном, Рэдгрейв и Симоной Синьоре. Без дублирования — текст-то оба должны знать. Надеюсь.
Конечно, непривычно им. Смена кадра, монтаж, крупный план, средний план, общий план. Ну, так и селянам, в тридцать третьем году увидевшим впервые кино, тоже было непривычно. Но ничего, постигли язык кино.
И эти постигнут.
— И это… — Чехов постепенно приходил в себя.