Поправка за поправкой
Шрифт:
— Очень рад, что вы решились на это, — негромко сказал он. — Я уж боялся, что нам придется отплыть без вас.
Капитан благодарно выпустил застрявший в груди воздух.
— Простите, что так и не смог повидаться с вами во время последнего плавания, — продолжал мистер Симпсон. — Я почти не выходил из машинного отделения. Чудесный был рейс, верно?
— Да, чудесный, — согласился Капитан. И, усмехнувшись, сообщил, словно по секрету: — Лучший из всех, какие я помню.
Мистер Симпсон признательно рассмеялся, и начиная с этого дня Капитан выходил в море только на одном судне. Он принимал участие не в каждом рейсе — временами погода оказывалась слишком неприветливой,
«Что в нем такого уж замечательного? — как-то спросил Нэйл. — Нет, если вам это доставляет удовольствие, рассказывайте о нем сколько влезет, но помните, что он всего лишь моряк — моряк, и ничего больше».
Мистер же Симпсон, с другой стороны, всегда готов был слушать рассказы Капитана о Нэйле, да и о чем угодно другом. Он выслушивал их с улыбкой, неизменно чуть грустной, — собственно говоря, меланхолическое мерцание ни на миг не покидало его карих глаз.
Однажды мистер Симпсон совершенно неожиданно пригласил Капитана в свою каюту, и это взволновало Капитана настолько, что шел он туда на дрожащих ногах. В стенных нишах небольшого квадратного помещения стояли маленькие книжные шкафы с плотно заставленными полками. Руководств по кораблевождению и инженерному делу на них было гораздо меньше, чем сборников пьес и стихов, трудов по философии, истории и психологии. Капитан увидел собрание проповедей, написанных человеком по фамилии Донн, и несколько томов с такими загадочными названиями, как «Значение значения» и «Аллегория любви». Поднятые заглушки двух открытых иллюминаторов удерживались крепкими металлическими крюками, отчего каюту по диагонали пересекали два столба света. Мистер Симпсон, наклонившись к матросскому сундучку, достал из него два стакана и бутылку доброго бренди.
— Эти книги, — с нарочитой наивностью поинтересовался Капитан, — неужели все они необходимы в вашей работе?
Мистер Симпсон улыбнулся, покачал головой.
— Б'oльшая их часть осталась от прежних времен. Когда началась война, я учился в университете.
— И не вернулись туда?
— Это показалось мне таким ненужным, — ответил мистер Симпсон. — Таким старомодным. Ну и шум двигателей, наполнявший мою библиотеку, отвлекал бы от занятий.
Капитан сочувственно покивал.
— Да и бессмысленно строить какие-то планы, — продолжал с неожиданной горечью мистер Симпсон. — Все мы в руках чего-то, что сильнее нас. Что-то тащит нас по жизни, заставляя ковылять в ногу со всеми, а нам остается только бедрами слегка покачивать на ходу. Я прихожу в ярость, когда вижу, как мое время расходуется впустую. И нет ничего, на что я не решился бы. Я готов на все, буквально на все, лишь бы доказать, что обладаю собственной волей.
Мистер Симпсон, похоже, распалился всерьез, а Капитан сидел, глядя на него с удивлением и трепетом. Из этих настроений собеседников вырвали три оглушительных гудка, которые испустила находившаяся прямо над их головами судовая труба. Мистер Симпсон взглянул на часы и встал, издав резкий, странный смешок.
— Боже мой! Час уже поздний. Надо спешить.
Капитан, встревоженный этим сигналом бедствия, торопливо последовал за ним. К трапу они поспели всего за минуту до его подъема, однако испытанное Капитаном облегчение было недолгим и растаяло, когда он, спустившись, задыхаясь, на пирс, с тоской представил себе, какие немыслимые трудности выпали бы на его долю, если бы он замешкался еще на несколько минут.
Следующая его встреча с мистером Симпсоном состоялась лишь после выздоровления Цинтии.
Как-то после полудня Цинтия вернулась домой вместе с Нэйлом, она еле шла, припадая к мужу, лицо ее было осунувшимся, бескровным, в сухих глазах горел тусклый, угасавший огонь. Она негромко постанывала.
— Потеряла сознание в моем офисе, — объяснил Нэйл Капитану, отведя ее в спальню и снова спустившись вниз.
— Надо вызвать доктора.
— Я вызвал одного, прямо в офис. Он говорит, ничего страшного, обычное нервное истощение.
Нэйл произнес это без малейшей уверенности в правдивости своих слов, а его попытка улыбнуться выглядела попросту нелепо.
В доме никого, кроме них и Цинтии, не было. Невил к тому времени уже учился в военной школе, а Нэн как раз этим утром без большой охоты отправилась в Коннектикут, чтобы провести уик-энд с родителями отца. Нэйл то и дело поднимался наверх и, возвращаясь, каждый раз сообщал, что Цинтия спит. Странная, неземная тишина заполнила дом. Во время обеда ее нарушало позвякиванье посуды, шелест кухаркиного платья, но когда кухарка ушла, безмолвие стало еще более тягостным, а квартира — пустой и чужой, с жутковатой чередой бесчисленных, темных, угрюмо молчащих комнат.
Вскоре Нэйл снова поднялся наверх и спустился, спотыкаясь, страшно взволнованный.
— Ей очень плохо! Просит позвать доктора Беренсена!
— Ну и позвони ему.
— Я… лучше вы. Так он придет быстрее.
Доктор Беренсен провел у Цинтии долгое время. Капитан ждал и ждал его, мрачнея все пуще. Нэйл беспокойно слонялся по комнатам, молча страдая от приступов страшного, бессмысленного отчаяния. Наконец доктор спустился вниз, шагая с суровой профессиональной решительностью.
— Как она, Генри? Что с ней?
Доктор Беренсен молча миновал его, направился к телефону. Капитан ушам своим не поверил, услышав, как он требует немедленно прислать сиделку.
— Что с ней, Генри? Она очень больна?
— Я должен вернуться к ней, — отрывисто сообщил доктор Беренсен.
На миг Капитан ошеломленно замер. Но затем бросился к нему, схватил за руку:
— Что это значит, Генри? Черт! Скажи мне, что с ней!
Отчаяние, с которым Капитан вцепился в него, смягчило доктора.
— Она очень больна, Эндрю. Возможно, придется отправить ее в больницу.
— В больницу? — испуганным эхом повторил Капитан. — Но что с ней?
— Заражение, и очень серьезное, — ответил доктор Беренсен. — Что-то вроде сепсиса.
Пришибленный этим известием, Капитан отвернулся от него и поплелся в дальний конец гостиной. Секунду спустя из темноты выплыл и резко затормозил в двери Нэйл. Пальцы его крупных ладоней мелко дрожали.
— Он сказал вам?
Капитан кивнул.
Нэйл шагнул вперед.
— Я хочу, чтобы вы знали, — произнес он, — тут нет моей вины. Я был согласен на все.
Капитан смотрел на него тусклыми, непонимающими глазами.
— Я знаю, вы мне не верите, — жалким голосом продолжал Нэйл. — Да, наверное, оно и не важно. Но идея принадлежала Цинтии. Она сама этого хотела.
Он вдруг умолк, потом спросил:
— Что сказал вам доктор Беренсен?
Капитан отвернулся от него, мрачно уставился на красный ковер.
— Сказал, что Цинтия очень больна, — монотонно сообщил он, — что, возможно, ее придется положить в больницу.
— О-ох, — простонал Нэйл, а затем почти неслышно пробормотал что-то и снова беззвучно уплыл в темноту.