Попугаи с площади Ареццо
Шрифт:
Президент был уверен, что Захарий играет словами, но из осторожности настаивать не стал: если есть хоть один шанс на миллион, что Захарий верит в то, что говорит, Лео не станет его разочаровывать.
— Даже если ты изменишься, Захарий, могут всплыть твои прошлые подвиги.
— Ну ты параноик!
— Ну правда, Захарий, как ты будешь справляться с попытками шантажа?
Захарий подумал: «Ровно так же, как я это сделал десять минут назад», а вслух он только подбодрил Лео:
— Слушай, до нынешнего момента мне это удавалось…
— Чем выше поднимаешься, тем больше становишься мишенью для нападок.
— Но чем выше мишень, тем тяжелее в нее попасть.
— Хотел бы я разделить твой оптимизм.
— Именно потому, что ты его не разделяешь, этот пост хотят отдать мне, а не тебе, мой дорогой президент.
Лео выдержал удар, сочтя это честной игрой. Эти двое бежали политическую дистанцию плечо к плечу вот уже двадцать пять лет, частенько выступая противниками, иногда — союзниками, но никогда не теряя друг друга из виду. Их объединяло товарищество соперников: они любили свою страну, они строили новую Европу, бывали у одних и тех же сильных мира сего, и у ныне бессильных — тоже. На протяжении всей их карьеры, когда один из них терпел поражение, он вспоминал о тех, кого обошел второй; когда же эти люди приносили ему победу, то потом сами же напоминали о ее недолговечности. К шестидесяти хотя эти двое были не слишком похожи, они все же чувствовали себя собратьями по поколению, которое прошло сквозь одни и те же опасности.
По темпераменту Лео был скорее примиренцем, а Захарий — нападающим. Первый блистал в анализе и синтезе, второй мог изобретать. Один руководил, второй — создавал. В такой неспокойный период люди вроде Лео Адольфа не могли бы справиться сами: кроме администратора, народу был нужен ясновидящий, творец с позитивными и оптимистическими взглядами, который может дать будущее.
— Ладно. Тебе хорошо бы пойти подлизаться к Кестнеру, Захарий, это добавит нам очков.
— Слушаюсь, монсеньор.
И Захарий двинулся дальше от одного гостя к другому, сердечный, красноречивый, с простым обхождением, хотя и королевской повадкой. Внешне он выглядел безмятежным, но в глубине души у него поселился страх. После разговора с Лео перспектива обретения власти стала конкретной и начала точить его изнутри. И если с Дэдэ из Антверпена или с Гомесом ему казалось, что он разыгрывает комедийную сцену, теперь ему, похоже, грозит стать главным персонажем драмы под названием «Финансы страны». Сможет ли он заставить правительство принять нужные меры? Ему придется убедить всех: и домохозяйку из провинции Эно, и фламандских парламентариев. А вдруг это окажется невозможно?
Он почувствовал сильную потребность в сексе. Роза? Но она же не оставит гостей. Он поискал Дэдэ и обнаружил его у столика с шампанским:
— Дэдэ, у тебя есть под рукой профессионалки?
— А что тебе нужно?
— Самый минимум.
— Минет?
— Ну да.
— К сожалению, Захарий, я никого не привел с собой. Взгляни вокруг. На твоей вечеринке шлюхам как-то не место, если, конечно, тебя интересует мое мнение.
Захарий поднялся по лестнице и окинул взглядом гостей. Неудача: одни мужчины, и все машут ему рукой, довольные, что могут поздравить героя дня.
Он почувствовал, что мигрень изматывает его все сильнее. В эту минуту перед ним просеменила официантка. У этой невысокой тихой блондиночки был затравленный вид, как у птички без крыльев, она спустилась в погреб за новыми бутылками шампанского.
Не раздумывая, он последовал за ней. Когда он оказался между сырыми кирпичными стенами, запах грибов и плесени напомнил ему приятную сырость сауны, и он возбудился. Он пошел побыстрей, чтобы нагнать официантку между рядами бутылок.
Там он схватил ее и поцеловал. Она отбивалась, но он применил силу. Когда ей удалось выскользнуть, она увидела, что это хозяин дома, и запаниковала еще больше.
— Не кричи, малышка, и сделай мне приятно.
Не ослабляя хватки, он взял ее руку и положил на свой член. Девушка заморгала глазами и поняла, о чем речь.
— Ты же хочешь сделать мне приятно, правда?
И он стиснул ее так сильно, что она подумала, что лучше подчиниться, а то он ее просто задушит.
Она опустилась на колени, расстегнула ширинку Захария и сделала, что он велел.
Семь минут спустя Захарий, повеселев, поблагодарил официантку. Он застегнулся и двинулся вверх по лестнице, ведущей в залы.
А девушка, обессиленная, переполненная омерзения, так и осталась стоять на коленях — ей хотелось рыдать.
Тут от стены погреба отделилась какая-то тень и приблизилась к ней.
Кто-то присутствовал при этой сцене.
Над девушкой склонилась высокая элегантная женщина с лицом Мадонны:
— Я искала туалет, заблудилась, и так вышло, что я все видела. Мы его изобличим.
— Нет, мадам. Иначе я потеряю работу.
— Но нельзя же так это оставить.
— Прошу вас, мадам, я не хочу ни во что ввязываться. Если вы расскажете об этом, я буду все отрицать.
Женщина медленно кивнула, а потом протянула ей платок:
— Ладно, давай-ка вытрись.
Около полуночи праздник был в самом разгаре. Струнный оркестр играл самые модные, ритмичные мелодии, и некоторые гости пошли танцевать.
Довольный Захарий Бидерман изо всех сил общался с гостями. Сегодня его находили еще более красноречивым, чем обычно. Фотографы из разных новостных агентств принимались щелкать вспышками, стоило ему подойти к любому из приглашенных.
Вдруг Захарий потребовал снять его с Розой. Вместе они позировали перед фотоаппаратами и выглядели такой жизнерадостной и любящей парой, что гости разразились аплодисментами.
Не успели отгреметь овации, как в зал вошли трое полицейских.
— Извините нас, господа и дамы, но нам сообщили о совершенном насилии.
Из-за ширмы появилась Петра фон Танненбаум:
— Это я звонила.
Все с удивлением разглядывали это великолепное создание, которого до поры до времени никто не замечал: ее туалет был невероятно изысканным, и тем больше поражали разорванные бретельки на ее платье и растрепанная прическа.
Трепеща, она указала на Захария Бидермана: