Попугаи с площади Ареццо
Шрифт:
Он кивнул понурому работнику и вошел в помещение, служившее раздевалкой и чуланом; он разделся, сменил носки, натянул жокейские панталоны и шитые на заказ сапоги.
Пока Франсуа-Максим искал свободные плечики для одежды, в комнату ввалился наездник Эдмон Платтер:
— Привет, Франсуа-Максим!
— Здравствуй, Эдмон.
— И откуда у тебя замашки старого холостяка?
Франсуа-Максима передернуло: панибратство он ненавидел, а насмешек над собой и вовсе не переносил.
Эдмон не унимался:
— Что у тебя за бзик переодеваться? Ты что, не можешь прийти сюда в костюме для верховой езды, как остальные?
— Прежде всего, я не домой возвращаюсь, а еду к себе в банк и работаю до восьми вечера.
Он отчеканил «к себе», зная, что Эдмон нередко испытывает денежные затруднения. И добавил:
— Скажи, Эдмон: когда ты идешь в бассейн, ты выходишь из дому в плавках?
Уязвленный, Эдмон ругнулся и вышел.
Франсуа-Максим аккуратно повесил костюм, сложил носки, поставил ботинки, возмущенно думая о том, что раздевалка располагает некоторых людей к фамильярности.
На выходе он заметил, что выронил письмо, которое полчаса тому назад вынул из почтового ящика. Он сунул его в карман, решив прочесть после прогулки верхом. Он направился к стойлам, раскланялся с хозяином конюшен, подошел к Белле, своей гнедой кобыле, которая была уже почищена, оседлана и взнуздана. Он потрепал загривок ее точеной головки, гордо сидевшей на крепких плечах. Белла под хозяйской лаской сощурила глаза.
Наконец он вскочил в седло. Кобыла ударила хвостом, и они покинули конюшни.
В этот час в лесных аллеях попадались лишь редкие прохожие. Пожилая дама тянула за собой параличного пуделя. Молодой веселый араб выгуливал собак, спущенных с поводка: забрав утром псов у хозяев, он гулял со всей сворой.
Протрусив рысцой вдоль теннисных кортов и миновав старый ипподром, он выбрался на дорожку, предназначенную для верховой езды, затем оставил позади Камбрский лес, бывший, по сути, городским парком, въехал в огромный Суаньский лес и пустился в манежный галоп.
Его ляжки вибрировали вместе с мускулами коня. Отдавая команды спокойным, почти тихим голосом, он забывался в седле и сливался с Беллой.
На перекрестке, оглядевшись, дабы убедиться, что вокруг никого нет, он свернул с дорожки для верховой езды на пешеходную тропу.
После трех крутых поворотов он стал протискиваться между тесно растущими деревьями и увидел силуэты мужчин, которые одиноко прогуливались, заложив руки за спину.
Он продолжил путь, затем спрыгнул на землю и привязал Беллу к дереву. Прошел несколько шагов и беззаботно оперся о ствол кряжистого дуба.
Не прошло и минуты, как рядом появился парень лет двадцати: белая футболка, руки в карманах джинсов. Он полюбовался лошадью, бросил внимательный взгляд на ее хозяина и стал приближаться осторожной, слегка танцующей походкой, остановившись все же на почтительном расстоянии от Франсуа-Максима.
Тот бросил ему неопределенный взгляд.
Парень робко переминался, неуверенный, что можно подойти ближе. Тогда Франсуа-Максим сунул пальцы под рубашку поло и стал ласкать себя, нежась на солнце, сочившемся сквозь листву, с таким отрешенным наслаждением, будто был один.
Парень замер, с вожделением глядя на Франсуа-Максима, несколько раз облизнул губы, убедился, что никого поблизости нет, и подошел вплотную.
Их бедра прижались друг к другу. Парень расстегнул ширинку Франсуа-Максима.
Без единого слова, обходясь вздохами, отмечавшими степень удовлетворения, каждый занялся членом другого.
Франсуа-Максим следил за дорожкой. Он обожал напряжение от опасности: он не только предавался запретной любви, но делал это с риском быть застигнутым. Какой контраст с уютной спальней, где он встречался с Севериной для заранее уготованных объятий. То ли дело здесь, живые природные запахи весны, перегноя, вереска и дичи, да еще вероятность непрошеного вторжения. К тому же мог и лесник нагрянуть. Тогда имей дело с полицией. Кто знает?
Дыхание Франсуа-Максима стало хриплым и участилось, парень понял его, они кончили одновременно. И затихли.
В подлеске вспорхнул дрозд.
Почувствовав, что ее хозяин скоро вернется, Белла заржала: ей не терпелось пробежаться.
Франсуа-Максим блаженствовал: день выдался удачный.
Парень поправил одежду и робко улыбнулся. Франсуа-Максим ответил ему доброжелательным взглядом.
Парень прошептал:
— Меня зовут Никос.
Франсуа-Максим закрыл на миг глаза; он ненавидел идиотскую манию людей представляться. Что ему всегда нравилось в этих тайных встречах, так это как раз их тайна, телесное наслаждение вдали от маскарада общественных отношений.
Парень умоляюще смотрел на него, ожидая ответа.
Франсуа-Максим буркнул:
— А я Максанс.
Парень благоговейно улыбнулся звуку имени, будто ценному дару. Он схватил руку Франсуа-Максима и пылко прошептал:
— До свидания, Максанс.
— Прощай!
Франсуа-Максим направился к Белле, потрепал ее морду, отвязал, вскочил в седло и двинулся к городу. Он терпеть не мог нежностей после соития; они могли ему отравить уже испытанное удовольствие. Сантиментов ему и дома хватало с избытком.
Когда он выбрался на дорогу для верховой езды, он успокоился, забыл о пережитом приключении и задумался о работе. Он прикинул возможный план текущих дел, порадовался ясности своего ума и еще раз восхитился чудным весенним днем. Твердый уголок нераспечатанного конверта врезался ему в ягодицу; Франсуа-Максим распечатал письмо и пробежал глазами слова:
«Просто знай, что я тебя люблю. Подпись: ты угадаешь кто».
Он мягко рассмеялся:
— Ах, Северина…
Улыбаясь изгибу дороги, он сообщил деревьям и кустам: