Попугаи с площади Ареццо
Шрифт:
Диана в один миг покрылась потом. Наверно, пот издавал резкий запах, потому что мужчина ухмыльнулся:
— Ах, мы испугались? Мы хотим понять, что же случится? Ну, малышка, со мной никогда ничего нельзя знать наперед.
Она хотела успокоить себя, выкрикнув какую-нибудь дерзость, но не успела: во рту у нее оказался резиновый кляп.
— Это на случай, если тебе вздумается кого-то звать, — прокомментировал довольный голос.
Она возмущенно заворчала. Конечно, этот намордник тоже был принадлежностью садомазохистских игр, но он мог быть и подтверждением того, что ее партнер намерен помешать ей позвать на помощь и разделать ее, как мясную тушу.
— Не брыкайся!
А она вовсе не брыкалась, а дрожала как осиновый лист.
Что-то жидкое и ледяное прильнуло к ее спине. Что бы это могло быть? Странно… Оно ходило вдоль позвоночника. Медленно. В оцепенении она не сразу поняла, что это и есть лезвие ножа.
Ей сразу полегчало: это игра! Он партнер, а вовсе не убийца.
Она сосредоточилась на новых ощущениях. Лезвие следовало очертаниям ее тела, оно покидало равнину спины, спускалось по склонам, входило в расщелины. Игра была небезопасной: нельзя было сделать ни малейшего движения.
Она следила за его кругосветным плаванием и вздрагивала оттого, что подвергается такому пристальному исследованию. Она заметила, что ситуация перевернулась: теперь он был у нее в прислужниках, хозяин стал рабом рабыни и исхитрялся, чтобы захватить ее врасплох, смутить, вызвать дрожь.
Особенный восторг она испытала, когда лезвие обогнуло ее груди и шею.
Она почувствовала затылком участившееся сдавленное дыхание мужчины. Что он ощущает?
Будто прочтя ее мысли, он отпрянул.
Она проворчала, давая ему понять, что ждет его возвращения.
Он не отреагировал. «Вот уж настоящий садист, раз не хочет обслуживать свою жертву».
Роли Дианы сменяли одна другую, это было поистине чувственное приключение. Сожалея о том, что выразила свое требование, она испугалась, что он усомнится в ее разнообразии, и снова стала покорной.
Прошло несколько восхитительных минут, и возникло новое забавное ощущение. Она узнала прикосновение перышка. Он, видимо, решил подвергнуть ее настоящему контрастному душу, перышко после лезвия! Щекотки Диана боялась больше всего на свете, она становилась попросту невменяемой.
Да уж, эта игра всерьез напугала ее.
А это что такое? Палец, язык, какой-то инструмент? Непонятно. Этот предмет входит к ней меж ног, и через полминуты она кончила.
Оглушенная, она лежала без сил. До нее доносилось позвякивание: она поняла, что посетитель собирает свои приспособления в чемоданчик.
— Счастливо оставаться, красавица. Дарю наручники тебе на память.
Она едва успела что-то слабо пискнуть, как он захлопнул входную дверь.
Негодяй оставил ее одну — голую, слепую, немую, на коленях, пристегнутую наручниками к кровати.
Сколько часов проведет она в ожидании мужа?
13
Ксавьера, укрывшись за лилиями и гладиолусами, расставляла пучки пионов в вазы и наблюдала из цветочного магазинчика за подъездом дома номер восемь, в котором жила пресс-атташе Фаустина Валет, — интересно же знать, сменила ли эта потаскуха любовника. При виде элегантного мулата она скривила губы:
— Ах нет!
Она узнала адвоката Дани Давона, ставшего скандально известным после его выступления защитником сексуального маньяка Мехди Мартена, серийного убийцы девочек, ставшего позором Бельгии.
— Что слишком, то слишком.
По мнению Ксавьеры, Фаустина пересекла красную черту: спать с защитником Мехди Мартена было то же, что спать с самим Мехди Мартеном. К адвокату перестали обращаться. Обслуживать Мехди Мартена, пусть даже в чисто профессиональном плане, означало попытку восстановить его загаженную ауру и самому стать преступником.
— Ксавьера, вы не уезжаете на пасхальные каникулы?
Возмущенная, что ее потревожили, Ксавьера обернулась и гневно взглянула на мадемуазель Бовер:
— Нет, я не могу себе этого позволить.
Ее нахмуренный лоб, суровый взгляд и сдвинутые брови давали понять этой дамочке, что жизнь цветочницы не позволяет расслабиться.
— Выходной день обходится дорого. Цветам невдомек, что такое отпуск: вместо того чтобы отдыхать, они увядают.
Тон ее означал: «Я не убийца цветов, а человек ответственный». Она заключила:
— Так что не будем мечтать о каникулах! Возможно, в другой жизни… Деньги заработать так непросто.
Все сказанное давало покупательнице посыл: «Нет, вопреки квартальным кривотолкам я вовсе не продаю цветы втридорога и не богатею на чрезмерных наценках. Иначе бы я была Крёзом».
И добавила тоном эксперта, изучившего все нюансы своего дела:
— Особенно сейчас!
С самого начала своей карьеры она подпустила это замечание, но с тех пор, как в Европе был объявлен кризис и мировая экономика буксовала, оно производило неизменный эффект.
Мадемуазель Бовер смущенно промямлила:
— Мои поздравления, Ксавьера, даже без отпуска вам удается выглядеть великолепно.
Покупательница восхитилась ровным золотистым тоном ее лица, прекрасно оттенявшим глаза цвета ртути.
Ксавьера с удовольствием вспомнила дни, втайне от всех проводимые каждую неделю с воскресенья до понедельника на Северном море, в кокетливо обставленной хижине рыбака, но поскольку она тщательно скрывала свои маленькие радости, то недоуменно пожала плечами:
— Немного макияжа. Обхожусь подручными средствами.
— Вы счастливица, у вас великолепная кожа!
Хоть комплимент и был приятен Ксавьере, он произвел неожиданное действие: она жутко разозлилась. Кем она себя возомнила, эта Бовер! Какая невыносимая фамильярность! Неужели она должна обсуждать с ней свою кожу, любезничать, улыбаться, угождать… Вот уж нет! Не дождетесь!