Попугай Гриша и корпоративная тайна
Шрифт:
– Вы, пожалуйста, осторожнее, – воскликнул кассир, – деньги всё-таки!
– Объём какой-то не солидный, – пёс подхватил с пола упаковку и взвалил себе на плечо.
Старший инкассатор заглянул в переданную ему накладную и разочарованно сощурился.
– Всего восемьдесят две тысячи?! Мы рассчитывали, хотя бы на сто пятьдесят.
– Сколько есть – все сдаём, – пожал плечами Поросюк.
Оставив небрежную роспись, «золотой зуб» подмигнул заведующему.
– Копи хрусты, гражданин начальник, а сейчас, пока. Мы линяем.
– Даст бог, ещё заедем, – обернулся
Как только инкассаторы отъехали, Степан Богданович позвонил председателю банка.
– Всё, как вы велели, – доложил он, – загрузили восемьдесят две тысячи… больше, извините, не было… только бригада какая-то странная.
– Куда загрузили?! Какая бригада?! – изумился председатель.
– Ну, инкассаторская… вы предупреждали.
– Я вас ни о чём не предупреждал!
3. Сложная биография
Выдав, абсолютно бестактное выражение, Гриша, как ни в чём не бывало, опять засунул клюв под крыло и с такой заинтересованностью стал выщипывать пушинки, словно хотел показать, что никакой хулиганской фразы не только не произносил, но и не мог произнести, поскольку полностью погружён в проблемы личной попугайской гигиены.
Директор растерянно посмотрел на продавца. Тот, скорчив страшную гримасу, грозил Григорию кулаком. Перехватив взгляд покупателя, Мирон разжал кулак и растянул губы в притворной улыбке.
– Не подумайте плохого. Гриша – птица воспитанная, но у него очень сложная биография. За последние два века, в каких руках только не перебывал, вот и поднабрался, так сказать, фольклора.
– Два века, говорите? – обрел, наконец, дар речи директор. – А сколько же ему?
– Специалисты считают, что лет, этак, триста. У его породы это пора расцвета: и жизненный опыт накоплен, и энергии хоть отбавляй. Гриша, вы только подумайте, был знаком с Мамаем, который подарил его Александру Невскому за победу над немецкими рыцарями на Чудском озере.
Представители царской династии обожали попугая, он считался фамильной реликвией Дома Романовых. После революции такое обожание боком вышло Григорию, за связь с царской семьей он был репрессирован и сидел в клетке у начальника пересыльной тюрьмы в Тюмени.
Берия хотел попугая ликвидировать, как троцкиста, но из расстрельного списка его собственноручно вычеркнул Сталин, наложив резолюцию: «С попугаями не воюем!»
В Отечественную войну служил в разведке. Летал над немецкими позициями и докладывал обстановку командиру полка. Фронтовой лексикон у него у него до сих пор не сходит с языка.
– Ну-ка, Григорий, покажи, как ты умеешь общаться с полковниками.
Попугай перестал раскачиваться, вытянулся на качельке и, молодцевато выпятив грудь, коснулся крылышком головы.
– Так точно, товарищ полковник! Докладываю, товарищ полковник! Разрешите вылетать на задание, товарищ полковник?!
– О! – поднял лапу Мирон. – Слышите?! Его никто не учил, а военную иерархию знает, будто две академии окончил и курсы младших лейтенантов в придачу. Как увидит кого в погонах, сразу
Лис сыпал и сыпал фактами, подлинность которых, слабо знающий историю Хомячков принимал на веру.
– При Брежневе Гришу за диссидентские настроения посадили в психушку. Дело в том, что Григорий как-то приземлился на голову Дзержинского, ну, памятника, что напротив «Детского мира» стоял, и стал орать: «Я – против! Я – против!» Пожарная машина подъехала. По Грише из брандспойта врезали, сшибли на мостовую, связали и отвезли в психиатрическую больницу.
В одной палате куковал вместе с математиком Гурвичем. Тот потом в Израиль выехал, стал министром безопасности, Грише документы выправил, будто у попугая вся родня – семит на семите сидит и семитом погоняет. Посольству своему в Москве Соломон Аронович приказал выписать птахе израильский паспорт на фамилию Цукерман, и билет оплатить до Тель-Авива. Но Гриша лететь отказался: «В России, – говорит, – я сложился как личность, здесь и умру». Патриот – не приведи, Господь!
Лис ещё долго трещал что-то, но Константин Вадимович больше не слушал. Решение созрело. Хомячков отсчитал двести хрустиков и сунул в рыжую лапу. Лис с такой живостью спрятал деньги в карман, что Константину Вадимовичу стало неприятно.
«Переплатил, много переплатил», – подумал директор, и нервно сказал:
– Вы, это… счёт на четыреста, как договорились.
– Понимаю, – заговорщически ухмыльнулся лис.
Тут же огрызком карандаша он нацарапал на бланке нужную цифру, расписался, вытащил из кармана печать, дохнул на нее, но проставить на бумаге синий кружок не успел: послышался резкий стук в окно, выходящее во внутренний двор, и властный голос:
– Открывай!
Хозяин магазина встрепенулся, сунул печать обратно и со словами:
– Извините, товар подвезли… я скоро, провожу наверх и вернусь, – ринулся к двери заднего хода.
4. Странная находка
Пока Хомячков, в ожидании счёта, нервно ходил по помещению, прислушиваясь к топоту на лестнице, сумерки снаружи сгустились.
Темнота, как известно, пора совиной охоты, и проживавшая в замшелом бревенчатом доме на берегу пруда одноглазая сова Тарасиха вылетела на промысел в рощу. На поляне Пяти дубов ночная хищница опустилась на верхушку одного из вековых деревьев-великанов и сложила крылья.
Её голова повернулась вправо, затем влево, а единственный глаз уставился на продолговатую дыру, темневшую на стволе самого могучего из дубов.
Тарасиха не раз забиралась в это дупло, но не находила там ничего, кроме старых желудей и сухих листьев. Разбойница вытянула шею и уже расправила крылья, чтобы полететь дальше, как почувствовала неприятный зуд в носу. Нырнув в тёмную дыру в стволе и разворошив слой прогнившей дубовой листвы, она сунула клюв глубже, пошатала из стороны в сторону – зуд не проходил. Пришлось проделать процедуру повторно, и вот те на! Острый костяной кончик неожиданно наткнулся на стальное кольцо, продетое во что-то твёрдое, пахнущее старой кожей.