Попугай Гриша и корпоративная тайна
Шрифт:
От этого ужасного предположения Хомячков застонал, потряс головой и спустил ноги с дивана.
Однако напрасно Константин Вадимович нервничал. Бухгалтер Копилкина в Службу порядка с поддельным счётом не обращалась, там о попугае и слыхом не слыхивали, а майора Гапкина заботили другие более серьёзные дела: следов банды, ограбившей «Мышиный кредит», обнаружить никак не удавалось.
8. В школу надо ходить с семи лет
Весна наступала. Теплело. На деревьях набухли почки, молодая травка стала пробиваться на южных склонах холмов. Природа менялась на глазах, жизнь шла вперёд, только говорящий попугай продолжал играть роль молчуна и за несколько недель не выдал ни одного слова. Нехорошие слухи по этому поводу настолько широко распространились по школе, что их стали повторять даже ученики самых младших классов.
– Так, после того, как написали «Классная работа», отступите на одну строчку, – недовольным скрипучим голосом говорила Серафима Викторовна Рыбина, начиная в первом классе урок русского языка. – Сегодня будем учить очень важное для мышей слово «нора», – она нервно застучала по доске мелом, выводя тонкие колючие буквы. – Спишите с доски и запомните: первый слог пишется через букву «о», подчеркните эту букву зеленым карандашом и запомните навсегда!
Серафима Викторовна отряхнула коготки и, блеснув стеклами очков, обернулась к классу.
Сорок семь сереньких головок наклонились над столиками. Ученики с сопением и кряхтеньем выписывали новое слово в тетрадях. Упершись ладонями в бока, Рыба прошла вдоль доски к окну и с тоской посмотрела на школьный двор.
Свое прозвище она получила не только за фамилию. Всегда затянутая в длинную, расклешенную книзу серую юбку, в больших круглых очках на узкой нервной морде, она действительно напоминала поставленную на хвост тощую селедку.
– Серафима Викторовна, Серафима Викторовна, – запищал кудрявый, кареглазый мышонок со второй парты. – Можно спросить?
Рыбина, с досадой обернулась и, вытянув вперед шею, окатила ученика недовольным взглядом.
– Спрашивай, Длиннохвостиков, но только по делу.
– Вы знаете, что Константин Вадимович купил дорогущего попугая?
– Знаю.
– А правда, что попугай называется говорящим, а говорить не умеет?
– Не мешай вести урок! Выполняй задание! – раздраженно пропищала учительница.
– А я уже выполнил, – не унимался Длиннохвостиков, – и я хочу знать, почему он называется говорящим, если не говорит.
– Много, Костя, будешь знать, скоро состаришься, – хихикнула с третьей парты отличница Ира Зернова – полная мышка с длинной косой.
– А ты помолчи, не с тобой разговаривают, а с учительницей, – Костя повернулся к однокласснице и показал ей розовый язычок.
– Длиннохвостиков, как ты себя ведешь? Дай сюда дневник! – Рыба с такой силой бросила мел, что он, ударившись об пол, разлетелся на мелкие кусочки. – У меня сорок семь гавриков и, если каждый будет показывать язык…
Не окончив фразу и не разъяснив, что же может произойти в случае, если весь класс одновременно выкинет подобное безобразие, Серафима Викторовна, резко развернувшись, решительно двинулась к Длиннохвостикову, но неожиданно остановилась: Славик Слёзкин, уткнувшись носом в тетрадь, неловко выводил левой лапкой странные каракули.
– Слёзкин! Кто тебя учил так сидеть? Что ты скрючился, как китайский иероглиф? Сядь ровно! Распрями спину! Подними голову! Когда же ты, наконец, научишься писать правой, как все нормальные мыши?! – Рыбина заглянула в тетрадь и, увидев коряво нацарапанное через всю страницу по диагонали сверху вниз слово «наро», где буква «о» к тому же была подчеркнута красным, запричитала:
– Боже мой! Это не ученик писал, а курица лапой! Глаза б мои не смотрели! Как с такими можно работать?! Это даже не детский сад, это ясли. Почему ты подчеркнул красным?! – закричала Рыба, хищно наклоняясь над малышом.
– Костя сказал.
– У тебя кто здесь учитель, я или Длиннохвостиков? Сто раз было повторено: «зелёным», – Рыба схватила Слёзкина за тоненькую шейку и стала тыкать в тетрадь. – Зелёным! Зелёным! Ясно, кажется, было сказано: «зелёным»!
Глаза первоклассника наполнились слезами.
– Вот мы только и умеем, что плакать, больше мы ничего не умеем! Нет, никогда в жизни не соглашусь на пятилетку. Да ещё левшу. Это же каторга какая-то, а не работа, в школу нужно ходить с семи лет! Завтра же напишу заявление директору и попрошу выкинуть тебя из класса. Сиди дома до семи лет! Ишь, гений, какой нашёлся! Он хочет учиться с пяти лет! Мало ли что мама просила! Мама у него, видите ли «экспансивная мышь», а я тоже мышь и хочу жить, как все остальные мыши. Ты, Слёзкин, мне уже по ночам снишься, я скоро от тебя трястись начну!
Учительница возвратилась к своему столу, шлёпнулась на стул, сняла очки и стала ожесточённо тереть их носовым платком.
Мышата, опасаясь попасться под горячую лапу, склонились к тетрадям, делая вид, что пишут.
Только мордочка Длиннохвостикова торчала над этим серым фоном, Костя поднял лапку. Рыбина, не замечая, продолжала разбирать Славика:
– Перестань жевать рукав. Он у тебя и так весь в дырках, будто моль объела. Посмотри на доску и перепиши правильно, хлюпик, ты, несчастный!
Длиннохвостиков вскочил с места, согнувшись, просеменил к учительскому столу, и отчаянно заплясал перед ним, держась левой лапкой за штанишки, а правой размахивая перед Рыбиной.
– Длиннохвостиков, – испуганно отпрянула от него учительница. – Уймись! Разве так я учила поднимать лапу? Садись немедленно и сделай как надо!
Костя, сделал два нервных шажка назад, подставил под локоть левую ладошку и замахал правой лапой ещё яростнее, не переставая выделывать чечётку на полу:
– Не могу садиться, Серафима Викторовна… в туалет хочу!
– Сиди, пока не научишься правильно себя вести, – прошипела Рыбина.
Костя, закусив губу, с горестным видом плюхнулся за парту.
– Слёзкин, ты, что в потолок смотришь? Пиши, я тебе сказала! Зачем опять левой?! Пиши правой, как тебя учат!
– Серафима Викторовна, Серафима Викторовна, – запрыгал на сиденье Длиннохвостиков.
– Что тебе ещё?
– Я очень хочу в туалет, ну очень! – застонал мышонок.
– На перемене нужно было ходить!
– А я на перемене не успел, очередь была!