Попутный ветер
Шрифт:
Девушка не спала. И открыла дверь, ещё до того, как нога Олафа коснулась последней ступеньки лестницы.
— Я же сказал, не открывать никому…
— Кроме вас, — Летта неожиданно приникла к нему и обняла так крепко, что у него опустились руки.
Каким бы могучим даром она ни обладала, эти несколько часов ей было очень страшно. Не за свою жизнь. За жизнь проводника. И эти чувства пахли железом и горькой полынью.
— Я бы не ушла. Стояла и слушала, что там внизу. Хотела спуститься… Но ведь песни для людей — они действуют на всех. Это опасно, — шептала девушка бессвязно.
— Ну, будет, будет, — Олаф погладил спутницу по голове, будто маленькую девочку. — Все обошлось. У меня оказались хорошие товарищи. Мы справились и без песен.
Летта, расслабившись, отстранилась от юноши и вернулась в кровать.
— Не думаю, что вам стоит ночевать в кресле. Тут вполне хватит места двоим, — пригласила сдержанно, хлопнув по второй половине постели.
Спорить молодой человек не стал. Мышцы ныли от усталости. Ссадина на скуле саднила. И кровать выглядела очень маняще. Олаф лег на свободную половину, укрылся одним из одеял и провалился в сон без сновидений. Теперь не мешал никакой запах. И даже тишина была не пугающей, а вполне нормальной предрассветной тишиной.
Молодые люди даже не подумали о том, чтобы закрыться на засов.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ. В РУКАХ БОГОВ
Когда Летта и Олаф проснулись, время подходило к полудню. Молодые люди разоспались в неге привальных перин, чистого белья и утренней свежести, приникающей из приоткрытого окна. Девушка вырвалась из сновидений немного раньше, но некоторое время лежала без сна, не желая будить проводника. Олаф проснулся, ощутив её взгляд. Он, благодаря привычке, проворно вскочил на ноги, стараясь не замечать ноющую боль в мышцах, и начал перебирать свои вещи.
Гибких, волосатых, жестких мыльников на привале не водилось — одежда так и осталась грязной и мятой. Но зато имелась ванная комната, в которую по скрытым в стенах трубам поступала тёплая вода. Хотя бы умыться можно с удобствами. Что молодые люди и сделали по очереди.
Когда из ванной комнаты вышел юноша, девушка, сидя на краю кровати, еще расчесывала гребнем влажные волосы. Они струились водопадом, закручиваясь на концах мелкими спиральками. Если Летта и обладала красотой, вся она концентрировалась в них. Волосы впитали в себя румянец, зелень глаз, черноту ресниц и бровей. В этом обрамлении лицо Летты выглядело еще более бесцветным. Она казалось бесплотным призраком, которого держат на этой земле одни тяжелые косы. И, проводя по ним гребнем, девушка словно строила мост между небытием и жизнью.
Заметив, что за ней наблюдают, девушка смутилась. Быстрым движением прибрала волосы и вскочила на ноги. Тем более ссадина на скуле Олафа после умывания опять начала кровить. Он промокнул её полотенцем, но безуспешно. Летта начала шептать какой-то заговор, быстро проводя пальцем по коже юноши. Похоже, мать научила её не только петь песни Мракнесущего. Как бы то ни было, кровь послушно свернулась.
— Не удивляйтесь, если увидите нового хозяина привала, — опустив глаза, попросил Олаф негромко.
— А что случилось со старым? — быстро спросила Летта, и только теперь юноша вспомнил, что ещё ничего ей не рассказал.
Она слышала драку, наверняка, сделала свои выводы. Насколько соответствующие действительности — неясно.
— Думаю, скоро ему светит имперский суд.
— Понятно, — Летта не стала выспрашивать подробности.
Лишь поинтересовалась, все ли остались живы, и благожелательно кивнула, уверившись, что теперь всё в порядке. А потом не без любопытства спустилась вниз по лестнице. Наверное, ей мнилось, что привал преобразится магическим образом, наполнится посетителями и уютом, как в сказочных детских книжках, когда добро побеждает зло. Но кроме молодых людей — гостей не было. В трапезной по-прежнему царили тишина и покой. Столы и скамейки стояли вдоль стен, как и накануне вечером. На одном Летту и Олафа ждали завтрак и собранный в дорогу узелок с провизией. Однако сам новый хозяин привала так и не решился показаться на глаза. Хотя готовил отлично. Каша оказалась распаренной и в меру сладкой, печево — аппетитным и ароматным. Угги не обманул. В своем пятнадцатом королевстве он вполне мог служить поваром. Жаль, что привал находится на отшибе, честным трудом здесь не разживешься. А на противозаконное новый привальщик вряд ли способен.
Летта отдала должное завтраку, встала из-за стола первой и вышла во двор. Олаф оставил на столе несколько монет и, махнув выглянувшему из кухни трехглазому, последовал за девушкой.
Двор при дневном свете выглядел скромно и серо: ни огородика, ни деревца, ни беседки. Солнце зависло в зените, обещая жаркий день, а молодым людям топать и топать пешком. Как и новому привальщику, если понадобятся продукты. В распахнутых настежь воротах конюшни виднелись пустое стойло и кормушка. Оставалось надеяться, что кто-нибудь — Януш или Курт — вернут позаимствованную повозку и лошадь, ведь они могут не раз пригодиться Угги.
Летта уже стояла за воротами и выжидающе смотрела на проводника, замешкавшегося на пороге. Она выглядела веселее, чем накануне. Её глаза блестели, а шелковистые локоны, не прикрытые тяжелым капюшоном, развевались от легкого ветерка.
— Вас что-то смущает, встречающий проводник Олаф?
— Ничего, кроме вашей слишком теплой одежды, — ответил юноша.
— Мы же с юга, забыли? — Летта хихикнула и пошла по дороге, огибавшей привал и вновь поднимающейся из низины на поросший кустарником холм.
Идти было легко. Тропа оказалась довольно широкой и хоженой. Подъем — пологим и недолгим. Ветки не цепляли одежду, не кололи шипами и давали тень. Солнечные лучи застревали в густых зарослях. Ветер обдувал прохладой. Путешествие казалось необременительной прогулкой. Молодые люди шутили, делились наблюдениями. Их привлекали абсолютно разные вещи: Летту необычные растения, Олафа — птичий гомон.
Юноша показал ей гнездо, где прятала птенцов птица-капля. До поры до времени детеныши были прозрачными и незаметными, потом оперялись и обзаводились способностью менять окраску в зависимости от ареала обитания. Девушка заметила в глубине кустарника большой круглый плод, исцарапала руки, но достала его, а потом натерла ссадину проводника и свои царапины беловатым соком. На глазах ранки затянулись. Летта рассказала, что за эти плоды в Златгороде можно выручить не меньше ста сигментов, а Олаф всегда считал их бесполезными — на вкус они были горькими и не годились в пищу.
Тропа становилась то уже, то шире, пролегала по равнине, огибала два холма и ныряла по трем оврагам, разделенным небольшими перелесками, так же наполненными тенями и птичьим гомоном. Через один овраг пришлось переходить босиком, потому что он был наполнен водой, прозрачной и прохладной. Из небольшой заводи, выложенной гладким камнем, путешественники с удовольствием напились и ополоснули лицо. Сегодняшняя дорога была даже приятной. Проводник как-то забыл и о своей станции, и о повышенном фоне опасности. Да, сопровождает девушку, но по своей воле.