Попытка к бегству
Шрифт:
— Куда он пойдет?
— Не знаю.
Она не отрывалась от телевизора.
— Тебе позвонит?
— Не знаю.
Сигаретный дым восхитительно кружил голову.
— А чего побежал?
— Предупредили.
— Кто?
— Брат позвонил. Сказал — менты идут.
Сигарета кончилась. Ледогоров бросил ее в окно и встал. Диск-жокеев сменил Нагиев с героями какого-то шоу.
— Вещи его остались какие?
Она покачала головой. Пальцы методично жали кнопки пульта. Ледогоров пошел
— Даже пистолетик забрал.
— Что? — он обернулся.
— Пистолетик. Черный такой, красивый. Ему вчера принесли.
По экрану побежали титры очередного сериала.
— Как он выглядел, пистолет?
Она положила пульт и, закрыв глаза, потянулась.
— Как у тебя. Такой же.
Ее рука скользнула под подушку и вынырнула со стандартным «пээмовским» патроном.
— А я пульку стащила.
Ледогоров вынул кусочек металла из тонких, почти детских пальцев.
— Отберешь?
— Да.
— Как всегда.
Она вернулась к телевизору. «Квиты» — думал Ледогоров, спускаясь по лестнице и подбрасывая на ладони теплый желтый цилиндр. Солнце темнело и оседало на крыши багровыми вечерними лоскутами. Жара не спадала.
Юра Петров старательно заполнял за своим столом бланк административного задержания. Рядом на скамье скучал худой похмельный мужик с пустыми скотскими глазами. Ледогоров уселся на стол, сминая разложенные бумаги.
— Я же просил!
Рука ухватила помдежа за галстук.
— Ты что?
— Как человека просил!
Ледогоров потянул худенького Петрова на себя. Тот испуганно выпучил глаза. Задергалась ниточка усов над верхней губой.
— Хорэ, мужики!
Вокруг засуетился народ.
— Я же сказал: никаких звонков.
Фуражка соскочила с головы Петрова и скатилась на пол. Он испуганно уперся руками Ледогорову в грудь.
— Да что я, виноват, что его Шалимов забрал?! У него спрашивай! Я-то при чем?!
— Что? — Ледогоров ослабил хватку. Его сразу оттащили.
— Ничего! — Петров чуть не плакал. — Шалимов, начальник ОБНОН — ответственный от руководства РУВД. Он сказал, что этот твой Жерехов в отделе уже больше трех часов, а ты уже от работы отстранен и выпустил его.
Ледогоров сел, чувствуя, как покрывается испариной. Стало неудобно.
— Чуть не задушил, — Юра поднял фуражку. — Дурак.
Ледогоров чувствовал себя полным идиотом.
— Юра, извини, пожалуйста.
Петров одернул китель.
— Чуть что — сразу дежурка. У себя раз беритесь сначала.
— Ну извини. С меня по л литра.
— Литр.
— Ноль семь.
— Только «ливизовской».
Петров наконец улыбнулся. Мужик на скамье продолжал смотреть перед собой тупым взглядом.
— Кстати, ствол сдай. Приказ Григоренко.
Ледогоров фыркнул.
— Я же еще не уволен.
— Извини. Мне приказали — я делаю. Пошли, оружейку открою.
На площадке второго этажа Ледогоров встретил Шалимова. Начальник ОБНОНа разговаривал с кем-то по «мобильнику». Увидев его, тот прервался, закрывая мембрану рукой.
— Ты чего треплешь, что меня сажают? Совсем охренел?
В глазах металась плохо скрываемая тревога. Ледогоров пожал плечами.
— Я вчера в УСБ был. Там слышал. Думал, ты знаешь.
До четвертого этажа пришлось идти, сдерживая смех.
За окном небо приняло оттенок морской волны. Солнце утонуло за линией домов. Он закурил, открыл сейф и стал аккуратно составлять акт передачи дел.
Горячий ветер рвет занавеску, наполняя комнату своим жгучим дыханием. Иссиня-черная ночь затопила все, поблескивая тусклыми точками звезд.
— Ты спишь?
— Нет.
— Почему?
— Думаю.
Внизу, как всегда, шипит магнитофон. Старая забытая мелодия. «Шербурские зонтики». Французская тоска в питерском дворе.
— Что-нибудь случилось?
— Жизнь меняется.
— Это хорошо.
— Не знаю.
— Волнуешься?
— Боюсь.
— Кого?
— Себя.
Она обнимает его, ища губы.
— Я всегда буду тебя защищать.
В темноте негромко стонет саксофон. Жарко.
Утро ничего не изменило. То же ядовито-синее небо. То же рыжее солнце. Та же духота. Те же мысли. Ледогоров проснулся и долго лежал, смотря в потолок и слушая, как на кухне Юлька возится с завтраком. Было около одиннадцати. Наконец она заглянула в комнату.
— Проснулся? Вставай! Кофе горячий.
Он улыбнулся.
— Причешись!
— Потом.
Прихлебывая черный сладкий напиток и жуя оладьи, Ледогоров смотрел в окно. Двор замер в субботней утренней истоме. Большинство занавесок было еще задернуто. Стояла тишина, изредка нарушаемая звуком шагов внизу.
— Папа звонил, — Юлька намазала бутерброд маслом. — Спрашивал, как у тебя дела.
Он кивнул.
— Ты сказала, что хорошо?
Она откусила кусочек.
— Сказала, как есть.
— То есть, хорошо.
— Тебе виднее.
Ледогоров отвернулся от окна.
— В каком смысле?
Она погладила его по руке.
— Ты-то сам знаешь, что для тебя хорошо?
На сковороде зашипело масло.
— Оладьи угробишь. Принеси телефон.
Она выключила конфорку.
— Ты забыл сказать «пожалуйста».