Попытка возврата. Тетралогия
Шрифт:
— Зинаида Пална! Зинаида Пална! Он очнулся!
Потом, подбежав ближе, попыталась уложить на кровать. Не преуспела. Я уже належался. Тогда она начала тарахтеть, уже не трогая меня руками:
— Ой! А вас привезли, а у вас сложное ранение плеча! А Семён Лазаревич так хорошо всё сделал! Он наш лучший хирург! А вы целых два дня спали, а Семён Лазаревич сказал вас не будить, что сон лучшее лекарство. И уколы я вам во сне делала.
Слова из этой кнопки вылетали со скоростью пулемётной очереди. В этот момент в дверях появилась женщина. Видно, та самая Зинаида Пална. Тоже в белом халате поверх формы. Подошла к койке и сказала, улыбнувшись:
— Ну здравствуйте, раненый!
После чего подсела рядом
— Удивительно, удивительно.
А размотав плечо, сразу позвали Сигизмунда Лазаревича, то есть тьфу! Семёна Лазаревича. Им оказался шустрый доктор в очках, похожий на Айболита. Он тоже долго мял плечо, бормоча уже надоевшее:
— Удивительно.
А я и сам удивлялся. Что творилось на голове, не видел, но вот на плече дырки не было, был только шрам, причём как минимум годичной давности. Молодцы, зелёные человечки! Вот так тело соорудили! На мне теперь не то что как на собаке всё заживает, а гораздо быстрее. То-то, шарахаясь по лесам, обратил внимание, что царапины уже на следующий день исчезают. И комары меня не трогали. Но тогда особенно над этим не задумывался. А сейчас — вона как получается! Оханье докторов несколько охладила пожилая медсестра, протиравшая какие-то медицинские железки. Она сказала, что в двадцатых годах у них мужику пилой вообще два пальца отхватило, а он их позже вырастил. Потом хирурга позвали к раненому, и он убежал, а я был отведён в свою персональную палату. Руку с головой, правда, на всякий случай опять замотали. Зачем, я так и не понял, но не сопротивлялся. А к обеду ко мне пришли. Сначала появился Гусев с незнакомым полковником. Они поздоровались, причём у Серёги был вид довольный и таинственный. Он, выложив на тумбочку три яблока и пачку папирос, отвалил на задний план. Полковник же, сев на табуретку рядом со мной, сначала поинтересовался здоровьем, а потом начал пытать на предмет просветления памяти. Причём пытал долго и изобретательно…
— Ты постарайся вспомнить, может, лица, может, места. Ну, что-нибудь. Может, город или площадь какую? Фонтан там какой-нибудь особенный или, может, море вспомнишь? Хоть малейшую зацепку дай, чтобы выяснить, кто ты!
Я отрицательно мотал головой на его вопросы, а на последнее предложение хмыкнул и выдал:
— Шпион я немецкий. Вон, Гусеву уже говорил.
Полковник резко наклонился ко мне и, зло хлопнув себя рукой по колену, раздельно сказал:
— Никому. Никогда. Так больше не говори. Хватит! Да если б майор за тебя горой не встал, расписывая твои подвиги и похождения, ещё неизвестно, как бы всё получилось! Он же как клещ в тебя вцепился. А я Гусеву верю. Умеет он в людях разбираться.
И уже остыв, откинулся назад, добавив:
— Знал бы ты, Илья, перед КЕМ за тебя поручиться пришлось. До сих пор удивляюсь, как вообще «добро» дали…
Потом поспрашивал меня ещё немного и ушёл. Но, как и Карлсон, обещал вернуться. Гусев, задержавшись на минуту, похлопал по незабинтованному плечу и сказал, что всё теперь будет хорошо. И что в дальнейшем будем работать вместе. Он меня, мол, никому не отдаст.
А затем пришёл невзрачный старлей с фотографом. Они поздоровались, после чего на меня напялили гимнастёрку, и фотограф, сделав портретный снимок, моментально смылся. Старлей же, представившись следователем особого отдела, ведущим моё дело, достал тетрадь и, расположившись возле тумбочки на табурете, стал задавать вопросы. Почти сразу всё застопорилось. Буквально с Ф.И.О. Уже на это я не ответил. Но старшой не унывал, а продолжал копать дальше с мощью экскаватора. Вот он, будь я шпионом, меня точно бы расколол. Это даже не Гусев со своими хитрыми вопросиками. Это зубр настоящий. Но и на этот раз меня спасло незнание реалий. Полным дауном, конечно, не прикидывался, а мои ответы, похоже, хорошо вписывались в общую картину человека, потерявшего память. То есть, например, кто является руководителем Советского Союза, я ответил. А вот на вопрос, кто сейчас партийный руководитель Белоруссии, пожал плечами. Так же пожимал на вопрос о фамилии командующего немецкими войсками на нашем направлении и его начальнике штаба. Следователь спрашивал, названия каких городов и стран мне знакомы. Какие языки знаю. Позадавал вопросы на разных языках. После каждого вопроса внимательно смотрел и слушал, что отвечаю. Ну и в том же духе. Мурыжил часа два. Похоже, сам устал. В конце я, уже задолбавшись отвечать, спросил:
— Ну что скажете, товарищ старший лейтенант. Кто я? Шпион?
— На шпиона вы мало походите. Скорее, диверсант.
Старлей улыбнулся одними губами и продолжил:
— И слишком уж ненадёжен способ внедрения. Я склонен, скорее, думать, что вы советский командир, возможно, из осназа. Очень у вас подготовка специфическая. Поэтому и думаю, что командир, для бойца вы чересчур резвый. Да и возраст… Но мы вышлем ваше фото в архивы и постараемся всё выяснить. Так что, счастливо оставаться.
Он встал, поправил ремень и, пообещав ещё встретиться, вышел. А я откинулся на подушку, переводя дыхание.
Вечером опять пришли Гусев с полковником. На этот раз с ними была мощная Зинаида Пална и Айболит. Меня опять размотали, и доктор, тыча пальцем, быстро говорил:
— Вот видите? Видите? А ведь была сложная операция! Пуля кость задела! Я же ему полплеча разворотил! А сейчас?!
Покосившись на плечо, я обнаружил, что шрам стал ещё более бледным. Да что там более бледным. Его почти не видно было! Семён Лазаревич тем временем, подпрыгивая, продолжал:
— Если бы не я сам всё делал, не поверил бы, что этот человек позавчера лежал у меня на столе! Но какая потрясающая скорость регенерации!
Доктор закатывал глаза и, причмокивая, щупал меня. Стало щекотно. Полковник выглядел несколько растерянным.
— Так он раненый или здоровый?
— Мы ещё возьмём анализы, но сейчас могу сказать, что он практически здоров! А ведь предварительные обследования не показали никаких отклонений от нормы. Всё было в порядке — большое количество лейкоцитов, но это соответствовало картине ранения и ещё..
Тут доктор перешёл на латынь, изредка разбавленную русскими словами, и я перестал его понимать. Наконец он выдохся, добавив:
— У меня были случаи быстрого заживления, но такого я ещё не встречал.
Тут вступила молчавшая Зинаида Пална:
— А тётя Дуся рассказывала, что видела человека, который себе вообще потерянные пальцы смог отрастить.
Айболит, вскинув мушкетёрскую бородку, тут же возразил, что в справочниках этот случай не отражён и документального подтверждения нет. Потом, видя растерянность врачихи, добавил, что всякое случается и многое наука объяснить не может. Полковник же, вычленив для себя главное, сказал:
— Если он здоров, то сегодня берите ваши анализы, а завтра мы его забираем!
И уже обращаясь ко мне, спросил:
— Плечо, голова не болит?
— Да уже с утра ничего не болит, как проснулся.
Он непонятно хмыкнул и, ещё раз пообещав завтра с утра забрать, ушёл вместе с Гусевым. А меня уложили на койку и начали тыкать иголками. Потом стучали молотком. Потом занимался приседаниями и мне мерили давление. Потом, потом, потом… Я уже стал выдыхаться — и тут наконец от меня отстали.