Попытка возврата. Тетралогия
Шрифт:
— Товарищ полковник! Группа вернулась с задания. Потерь не имеем. Задание выполнено и даже перевыполнено.
С этими словами протянул ему документы фон Зальмута, который во время выражения полковничьих чувств тёрся сзади. Колычев сразу подобрался. Раскрыв зольдбух, он секунд тридцать смотрел на него, а потом поднял на меня совершенно круглые глаза. Потом посмотрел на генерала и несколько раз вхолостую открыл рот. Кашлянув, сипло спросил:
— Ты понимаешь, кого ты приволок? Ты, рассвистяй везучий, понимаешь кого?! Это же командир 30-го армейского корпуса! Этот случай теперь в историю войдёт! Такого же просто не может быть!
Эк его проняло. Не может быть, не может быть… Ты ещё настоящей фантастики не видел. Я хихикнул про себя и шутливо ответил:
— Товарищ полковник, я не понимаю ваших претензий. Вы заказывали не ниже дивизионного уровня. Этот вообще корпусного. Точнее говоря, армейского. Извините, Манштейн не встретился, пришлось брать, что было. Я вообще…
Договорить мне не дали. Колычев опять вцепился в
— Героя! Как минимум! Я не я буду, если тебе Героя за это не выбью!
Интересно, что значит как минимум? У нас ведь выше просто ничего нет? Или заговариваться начал от восторга? Буйным полковника я ещё не видел и поэтому опасливо отступил на шаг, отгородившись портфелем. Кстати о портфеле…
— Товарищ полковник, вот ещё здесь полный чемодан документов. Карты, пакеты, схемы.
Иван Петрович, похоже, достиг своего потолка в восторгах, поэтому, когда я протянул ему портфель, он довольно спокойно взял его. Заглянув внутрь, моментально стал, как обычно, очень деловым и, пожав мне руку, приказал отдыхать, а сам с немцем порысил куда-то в недра штаба. По пути только обернулся и приказал:
— Вечером никуда не сбегай. Будем отмечать удачное возвращение.
А вокруг уже вился Леха, выпытывая подробности моих похождений. Пока ребята из хозвзвода грели специально для меня баню, рассказывал Пучкову, что и как было. Потом всласть помылся, поел и пошёл в госпиталь к Серёге, благо, день уже вовсю начался.
В госпитале было хорошо. Тепло, светло, но там меня всё равно обломили. Точнее, сам обломился. Гусев был ещё очень слаб и поэтому спал как сурок. А Иван Петрович, похоже, так накрутил персонал, что на пути в палату я не встретил никаких препятствий. Даже медсестру дали для сопровождения. Но всё равно пообщаться не вышло. Поглядев пару минут на замотанную бинтами Серёгину башку, будить сладко дрыхнущего товарища не стал, а только положил на тумбочку банку сгущёнки и пистолет с подарочной монограммой, отобранный у Зальмута. Пистолет был истинно генеральский — маленький «Маузер HSc». Майору такой сувенир наверняка понравится. Да и не буду же я сутками возле постели дежурить, в ожидании того, когда Гусев говорящим станет. А так ему знак, что я не только вернулся, но ещё и при хорошем улове. В виде сувенира ещё хотел у Зальмута крест рыцарский отмести с шеи, но генерал лёг на него костьми, вцепился руками и брыкался ногами. В общем, по этим тонким намёкам понял — добром не отдаст. Да и не сильно нужно было… Вообще с этим командиром корпуса всё не так чисто, как хотелось бы. Я, конечно, не знаток истории, но вот про этого фона и ещё одного — генерала Гота — передачу видел. Типа, они были ярыми поборниками исполнения «приказа о комиссарах». То есть в их частях стреляли всех пленных политработников, со страшной силой. Наверное, поэтому и запомнил. Но дело не в этом. В той же передаче говорилось, что Зальмута именно в Крыму одолел страшной силы понос. То ли желтуха, то ли дизентерия, в общем, выбило нижний клапан настолько, что он всю Крымскую операцию в госпитале провалялся. А здесь, блин, как огурчик. Опять расхождения с моим временем попёрли. Почесав в раздумьях стриженую макушку и не найдя никаких объяснений таким вот фортелям истории, двинул обратно к себе. По пути всё отгонял мысль, что один человек, а именно я, во всём этом виноват. Ну, понял бы ещё, если б с переполоху ядрёную бомбу изобрёл и её году в сорок первом на фрицев скинул. Вот это было бы воздействие! А так ведь, как говорил товарищ Саахов:
— Ничего не сделал — только вошёл!
С чего же тогда известную мне историю так колбасит? Даже голова побаливать начала от попыток понять все эти несуразности. Поэтому по приходе завалился спать, а ближе к вечеру пошёл искать Колычева. Но он был весь в делах. Иван Петрович и ещё несколько наших генералов и полковников вместе с Зальмутом крутились около карты. Похоже, с фрицем достигнут полный консенсус. Вон как идиллически — голова к голове — Колычев с фрицем приникли к столу. Пару минут полюбовался на редкую картину единения офицеров вермахта и Красной Армии. Потом командир на меня шикнул и от греха подальше пришлось оттуда свалить…
Отмечание моего возвращения началось уже поздно ночью. Была целая толпа. Знакомые, малознакомые и вовсе незнакомые чины все норовили похлопать по плечу и поздравить. Наш полковник сиял как самовар, как будто он лично лампасника приволок. Хотя, как командир, имел полное право для радости и гордости за своих подчинённых. В начале застолья меня заставили рассказать о своём последнем поиске. Потом пошли речи и тосты. Но, хотя была чисто мужская компания, народ, что радовало, себе лишнего не позволял. Всё было чинно-благородно, но тут, как говорится, неожиданно подали чай. В смысле Леха не рассчитал силы в питии и перевернул здоровенную керосинку. Хорошо ещё, там керосина только на донышке было. Получилось неудобно. Вроде как пьяные командиры чуть не сожгли напрочь здание штаба. Но, правда, не сожгли… Вовремя сориентировались и смогли потушить. Только спалили при этом пару одеял, плащ-палатку и попортили новые сапоги Пучкова. Я обжёг себе обе руки и, пребывая в крайнем раздражении, разглядывал волдыри. Гости быстренько разошлись, а в комнате, несмотря на открытые окна, воняло гадостно. И чем-то знакомым. Принюхиваясь, начал ходить
— Подъём, золотая рота! Труба зовёт! Давай, собирайся!
Пучков так удивился, что даже приоткрыл рот:
— Куда собирайся, ночь на дворе?
— Ну, здесь спать всё равно не получится, вонизма стоит, а у меня идея появилась. Всё равно уже подъём скоро — так что пошли к водителям.
Хотя и было немного неудобно, всё-таки спят — перебаламутили водил и раздобыли бочку бензина. Сразу же договорились о машине. На трофейном немецком Бюссинге покатили к мореманам. Там разжились битумом и скипидаром. Меня вообще эти ребята поражают. Вот у кого всегда всё есть. Блин! Попроси, наверное, колесо от троллейбуса — и то притащат. С другой стороны — бойцы отчаянные. Вроде компанейские, весёлые балагуры, а дерутся страшно. И в плен не сдаются. Немчура их до дрожи боится. Особенно когда они в атаку идут. Ну тут бы любой испугался. У них в основном винтовки СВТ да АВС. И тесак на этих винтовках смотрится до охренения страшно. А уж когда в умелых руках, то страшно вдвойне. Так что у фрицев только один шанс спастись бывает — положить морпехов из пулемётов ещё на подходе к окопам.
Так, вспоминая пацанов в бескозырках, мы катили в сторону аэродрома. Там у меня есть знакомые лётчики-истребители, вот сейчас и будем договариваться об испытаниях. На аэродроме народ уже не спал. Или ещё не спал, во всяком случае командир полка вышел посмотреть на ранних гостей.
— Здравия желаю, товарищ майор!
— Здорово, ранняя пташка. Что, опять мириться приехал? Так мы с утра не потребляем, у нас ещё работы завались.
Лётный майор, парень лет двадцати пяти, в кожаной куртке и с коротко стриженными русыми волосами, улыбаясь, смотрел на меня. Это он намекал на нашу первую встречу. Мы с Гусевым тогда познакомились сначала с официантками. А летуны взревновали. Слово за слово, в общем, когда майор прибежал, человек восемь сидели на земле с обиженным видом и травмами различной степени тяжести. Ну, про травмы я загнул — раскидывали драчунов с крылышками в петлицах очень аккуратно, можно сказать, нежно. Тогда и познакомились. Особист полка нас было попытался взять за цугундер, но его потуги разбились о наши мощные ксивы. Он бы и не дёргался, но мы рассекали в бушлатах, под которыми никаких знаков различия видно не было. Так что тогда, обалдело глядя на Гусева, полковой молчи-молчи, впечатлённый Серёгиным званием, только смог покачать головой и сказать:
— Как же так, товарищи командиры? Как вам не стыдно?
Ну и лётный полкач тоже добавил пару ласковых. Нам стало стыдно, поэтому вечером мы взяли канистру и приехали мирится. А потом ещё несколько раз приезжали. Уж очень в лётной столовой девчонки хороши были. Ну и с ребятами тоже скентовались. Особенно после того, как я очередной раз сплагиатничал у Владимира Семёновича песню. Выдал им под гитару — «Их восемь, нас двое», и летуны поплыли. Их командир — Герасимов — расчувствовался и полез обниматься, а остальные кинулись переписывать слова. А вообще нормальные мужики оказались, много интересного от них узнал. Ну и они от меня тоже. Вот и сейчас, спрыгнув из кабины, я начал рассказывать о своей идее майору. Тот сначала недоверчиво качал головой, но потом решил провести эксперимент. Про то, что работы завались, — это он загнул, сегодня у них вообще вылетов не было — погода нелётная и поэтому, налив в ведро в нужных пропорциях бензину и скипидару, накрошили туда ещё и гудрон. После чего сунули ведро в здоровенную кастрюлю с водой и поставили на огонь. За разговорами время подошло к обеду. Отведав от лётчицких щедрот, опять пошли к ведру.
— Вроде готово…
Я, весь в сомнениях, помешивал палочкой густой кисель и соображал, то ли у меня получилось? По всем параметрам должен быть напалм. Хиленький, конечно, но всё-таки… Потом летуны пожертвовали маленький термитный шарик, для поджога смеси, и испытание вступило в решающую стадию. Посмотреть собрались все. Даже механики с вечно красными, как у гусей, обмороженными лапками, побросали свои железяки и толклись за спинами летунов, вытягивая шеи. От греха решил жечь не всё ведро, а перелить смесь в бутылку. И, как выяснилось, правильно сделал. Вместо мишени была стена разрушенного сарая из ракушечника. Так вот — когда бутылка разбилась о неё и всё вспыхнуло, это надо было видеть! Чёрный, густой дым был такой концентрации, что народ начал разбегаться. И жар соответственный. Хоть и было холодно, ближе метров десяти к стене было подойти невозможно. И это с одной бутылки! Горело довольно долго. Сквозь дым было видно, что огненная клякса очень медленно сползала вниз, к земле. Зрелище впечатляло. Я перемещался вместе со всеми в сторону от ядовитой копоти, но даже кашляя, гордого вида не терял и многозначительно поглядывал в сторону командира полка. Когда всё почти погасло и мы сходили умылись, сказал ему: