Пора, мой друг, пора
Шрифт:
– Так оно и будет, – сказал я.
В это время кто-то вошел в лифт, я крикнул «Подождите!», пожал автору руку и побежал к лифту.
В лифте стоял один из троих. Это был лучший из них, красивый молодой человек с прекрасной мускулистой шеей, с тонким лицом. Он посмотрел на меня и спросил очень серьезно:
– Вам какой этаж?
– Шестой, – сказал я. – А вам?
– Тоже шестой, – ответил он.
– Совпадение, – пробормотал я.
Он нажал кнопку. Промелькнул первый этаж и второй. Я старался смотреть на него объективно, как на красивого молодого человека с тонким лицом, отмечая
Проехали третий этаж. Еле заметно он склонил голову сначала влево, потом вправо – осмотрел мое лицо с некоторым даже сочувствием.
…Я ударяю его в нос. Он стукается головой о стенку лифта, но тут же отвечает мне замечательным апперкотом в живот. Между четвертым и пятым мы опять обмениваемся ударами и до шестого уже деремся без остановки.
На шестом этаже я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы открыть дверь, он ударяет сзади ребром ладони мне по шее. Я открываю дверь и пропускаю его вперед.
– Прошу вас.
Он храбро шагает вперед, и я ударяю его ногой в зад так, что он вылетает из лифта и смешно пробегает несколько шагов по коридору…
Мы спокойно доехали до шестого этажа и вместе вышли из лифта. Не обращая на него внимания, я направился к Таниному номеру. Он пошел вслед, четко стуча ботинками. Стучали мои ботинки, а чуть сзади стучали его. Мы подошли к двери ее номера.
– Сюда, мразь поганая, ты не войдешь, – сказал я.
Он засмеялся.
– Надо было все-таки сбросить тебя вчера. Путаешься под ногами.
– Скажи-ка, мразь поганая, как тебя зовут?
Он улыбнулся:
– Меня зовут Потрошитель подонков. Понял?
– Скажи-ка, мразь поганая, папочка у тебя небось шишка на ровном месте?
С этими словами я постучал в дверь, и он отошел.
– Войдите! – крикнула Таня из глубины номера.
– Сегодня сбросим, ладно? – сказал он, уходя. – Или еще что-нибудь сделаем, а?
Я вошел в номер.
– Валька, что с тобой?! – закричала Таня и бросилась мне на шею.
Я стал ее целовать. Она забылась на несколько секунд, и я целовал ее в губы, в глаза, и все мое вчерашнее унижение растворялось, растекалось – она подставляла мне свое лицо, еще ничего не зная, но уже утешая меня, ободряя, – она была настоящей женщиной.
– Что у тебя с лицом?
– Вчера напали хулиганы, – сказал я. – Какая-то портовая шпана.
– Ты был один?
– Да.
– А их?
– Восемь человек.
– Хорошо еще, что финкой не пырнули.
– Да, хорошо, – сказал я.
Она отошла и спросила издали, от окна:
– Ничего опасного?
– Нет, ничего. Просто сделали вот таким красавчиком.
Минуты проходили в молчании, а за окнами начинался закат.
Минуты проходили в молчании, а одна стена стала красной. Шли минуты, а из коридора слышались шаги и смех американцев. Я сидел на тахте, она в кресле у окна. Несколько раз звонил телефон,
– Таня, – сказал я, – вышли мои рассказы, Таня.
Это была моя старая привычка: в прежнюю пору любую фразу я начинал с ее имени и кончал им. Она смеялась над этим.
– Да, я читала, – тихо проговорила она. – Здорово.
– Таня, могла бы меня поздравить, Таня.
Она засмеялась.
– Поздравляю.
– Таня, не так, Таня. Иди сюда.
Она послушно встала и пересела на тахту, обняла меня. Я провел рукой по ее груди. Мне было очень странно, как будто я был с другой девушкой, и в то же время разные мелочи воскрешали наши привычки, напоминали о недолгом нашем счастливом супружестве. Мы оба молчали, и только один раз она спросила:
– Это из-за рассказов ты ко мне пришел?
– Нет, – ответил я. – Из-за вчерашней драки.
– Почаще дерись, – шепнула она и стала целовать мое избитое лицо, гладить меня по голове.
Уже настала ночь, когда мы вышли из гостиницы, пересекли площадь и, взявшись за руки, вошли в темные улочки Старого города. Никто нам не мешал, все словно сгинули куда-то.
Мне казалось, что я говорю ей: «Ты моя единственная любовь на всю жизнь, и мне уже не отвертеться от тебя. Силы небесные соединили нас, и силы земные, и силы морские, магниты всего мира и те, что спрятаны в недрах Луны. Мир рассыпается, как мусорная куча, когда тебя нет. Мир превращается в кристалл, когда ты со мной. Ты моя единственная любовь, и я отвечаю за тебя, за твою беззащитную жизнь».
Мне казалось, что она отвечает мне: «Мне было тошно и страшно без тебя, ведь ты единственный, на ком кончается одиночество. Все наши ссоры – это ерунда, а измен не было. Мы будем всегда вместе, и я рожу тебе детей. Наша любовь будет проста, без всяких изломов и ухищрений. Пусть другие хитрят, а наша любовь будет примером для всех».
Мы молча шагали по Старому городу под качающимися фонарями, мимо редких витрин, кошки перебегали нам дорогу, изредка проезжали такси, и так мы оказались на улице Лабораториум.
Как сочинял царь Соломон?
«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные».
«О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас – зелень».
«Кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы».
Когда Таня спрыгнула со стены мне на руки, я вспомнил об этом и пожалел, что никто из нас уже не может так сочинить, что несколько раньше это написано.
– Ну и вечерок мы провели, – устало сказала она и пошла вперед по лунному булыжнику. Ей было трудно идти на острых каблучках.
– Таня, – сказал я, – давай заберем назад наши заявления, а, Таня?
– Да? – сказала она. – Восстановим счастливое семейство?
– Ну да. Они прожили вместе сто лет и умерли в один день.
Подходит тебе такая программа?
– Нет, – резко сказала она. – Что за глупости? Нельзя же быть таким старомодным… Послушай, Валька, – она обернулась и поцеловала меня. – Ты скоро будешь знаменитым писателем, я знаменитой актрисой. Ну, вот и все, никакой идиллии у нас не получится.
– Как ты глупа! – вскричал я. – Глупа и пошла!