Пора, мой друг, пора
Шрифт:
Таня вышла вслед за ней на крыльцо и увидела цепочку геологов, идущих по деревянным мосткам к большому зеленому фургону.
Низкие каменные здания XIX века видны были через площадь и длинные торговые ряды, под арками которых в узких кельях таились магазинчики культтоваров, галантерей и трикотажа. Рядом виднелась облупленная часовенка с вывеской «Керосин, москательные товары». Перед этими зданиями стояла серая, а местами прямо-таки черная, довоенная еще статуя осоавиахимовца, к руке которого в позднейшую уже эпоху прикреплен был голубь мира. Можно было представить себе многолетнюю сонную жизнь старого райцентра Березань, возле которого ныне
С крыльца гостиницы видны были бескрайняя тайга и излучина огромной реки. По тайге и по реке плыли тени маленьких мрачных туч.
– Пойдем поищем какую-нибудь еду, – услышала Таня за спиной голос Горяева.
– Привет, – сказала она, не оборачиваясь.
Горяев щелкнул сзади зажигалкой, над Таниным плечом пролетело облачко сигаретного дыма.
– Милый городок, – проговорил Горяев. – А статуя какова!
Это уже чистый абстракционизм.
Он хохотнул.
– Мне нужно здесь найти одного человека, – сказала Таня. – Это мой муж. Марвич.
Горяев спустился на одну ступеньку и заглянул ей в лицо.
– Валентин Марвич твой муж? – осторожно спросил он.
– Да.
– Когда же вы успели?
– Года три назад мы успели.
– Ах, вот оно что! То-то там болтали, а я не понимал…
– Я жду Сережу. Возможно, он сможет помочь.
– Так Марвич здесь?
– Да.
– Занятно, – проговорил Горяев.
Он спустился с крыльца и пошел через площадь к «Осоавиахимовцу», медленно обошел вокруг скульптуры и остановился, глядя на Таню. Между ними проехал тяжелый автобус, прошла конная упряжка, промчался галдящий фургон с геологами.
Вдоль торговых рядов, вихляясь, ехал велосипедист. Это был Сергей Югов. Утром, когда Марвич ушел на работу, он занял велосипед у топографа Шевырьева и поехал за Таней.
Еще издали он увидел ее на крыльце Дома приезжих. Она была в брюках, теплой куртке и в платке.
«Хороша девчонка, – подумал Сергей. – Ради такой девчонки можно и проявить инициативу».
Он подкатил к Тане и поприветствовал ее. Таня сбежала с крыльца. Подошел и Горяев.
– Смех, – сказал Сергей, – сейчас прибегал ваш матрос Сизый, вы его знаете, пижонистый такой, просил у моего соседа учебник тригонометрии для десятого класса. А мой сосед в двух институтах занимался. Правда, не кончил, но образованный человек. Откуда у него школьные учебники?
– Сережа, вы случайно не знаете здесь на стройке такого Валентина Марвича? Кажется, он шофером работает.
– Шофером? – спросил Сергей и задумался. – Шофера такого не знаю, а вот тракторист такой есть.
– Он рассказы пишет, – сказал Горяев. – Слышал?
– Все может быть, – согласился Сергей. – Сейчас многие пишут. Девчонка у нас тут одна, крановщица, так та стихи сочиняет. Что это с вами, Таня?
Таня присела на ступеньку крыльца и сжала лицо в ладонях.
Она знала, что он здесь, но то, что сейчас он окажется так близко, где-то среди этой разрытой земли, среди глины, булыжника и гудрона, то, что еще сегодня они наверняка встретятся, вдруг потрясло ее. Всю зиму каждый день она надеялась, что вдруг из-за угла выйдет Валька в своем обшарпанном пальто и снова предложит ей свою любовь на ближайшую сотню лет с дальней лучезарной перспективой тихой смерти в один день. Но на перекрестках ей встречались каждый раз другие люди. В основном это были люди, уверенные в себе, с твердыми жизненными планами, жесткие, но готовые
– Почему же он тракторист? – спросила она. – Ведь он же был шофер.
– Может, курсы трактористов кончил, бульдозеристов, экскаваторщиков, – предположил Сергей. – Когда мы приехали, в Березани шоферов было навалом, а трактористов не хватало.
Многие тогда на курсы пошли.
– А как мне найти его, Сережа? Где?
– Поехали. Покажу.
– Пока. Привет Марвичу, – независимо сказал Горяев и отправился разыскивать управление строительства.
Таня даже не взглянула на него, и это его задело, разбередило какие-то нехорошие чувства, и в борьбе с этими чувствами он дошел до ресторана Роспотребсоюза, куда и направился завтракать.
– Садитесь на раму… – сказал Сергей Тане.
Таня устроилась на раме, Сергей тронулся с места сначала тяжело, но потом все-таки развил скорость, обогнул «Осоавиахимовца», проехал мимо торговых рядов и выехал на прямое и ровное, но залитое жидкой грязью шоссе.
Они ехали по обочине. Иногда их с жутким грохотом обгоняли самосвалы, а они, в свою очередь, обгоняли тихоходные грейдеры и тягачи с платформами-прицепами, на которых сидели и лежали женщины-строители.
Самосвалы сворачивали туда, где вдалеке высился стальной каркас гигантского здания, вокруг которого были разбросаны времянки, ползали машины, медлительно двигались краны, мелькали синие, серые и голубые пятнышки – люди.
Сережа энергично работал ногами, рулил, надавливая руками Тане на бока, иногда его нос тыкался в ее щеку. Один раз в такой момент Таня повернула голову, он увидел близко ее глаза и сильно покраснел. Приходилось ему и раньше возить девчат на раме велосипеда, но что-то он не краснел до этого.
Таня увидела большую холмистую равнину, замкнутую подступающей тайгой. В середине равнины – песчаный карьер с огромным терриконом красноватого песка, а слева от террикона на бурой поверхности возились три маленьких трактора, покрашенные наполовину в желтый, наполовину в красный цвет.
Сережа остановился. Таня спрыгнула. Он посмотрел из-под руки.
– Вон ближний трактор Вальки Марвича. Дальше сами добирайтесь, а мне пора на судно.
Таня перебежала через шоссе, скатилась под откос, угодила в пласт залежавшегося черного снега и промочила ноги. Она пошла напрямик, и на ботинки ее налипло по полпуда глины. Она шла и смотрела на трактор, на то, как поднимался маленький ковш и высыпал глину и как он падал вниз. Человек, ворочавший рычаги, был в ватнике и без шапки. С каждым Таниным шагом он все больше походил на Марвича. Она побежала, глядя на его ввалившиеся щеки, на слипшиеся на лбу короткие волосы. Он развернул трактор и заметил ее. Осторожно опустил ковш и вытер лицо рукавом.
Их разделяла траншея. Таня махнула рукой и счастливо засмеялась.
– Валька, узнаешь?! – крикнула она.
Можно было не кричать, можно было говорить тихо.
– Здравствуй, милая, – тихо сказал он.
Она подпрыгнула на краю траншеи, как прыгала когда-то года три назад.
– Что ты делаешь? – спросил Марвич улыбаясь.
– Гуляю! – закричала она. – А ты?
– Я рою траншею.
– А зачем она?
– Для теплоцентрали, – сказал он. – Прыгай же!
Она прыгнула через траншею.