Порфира и олива
Шрифт:
— Хорошо, — без всякого восторга обронил он. — Когда я должен приступить?
Карпофор издал короткий жесткий смешок:
— При первом же известии о пожаре, друг мой. Не бойся, тебя вовремя предупредят.
Ростовщик с довольным видом поерзал на подушках, потом заговорил снова:
— Видишь ли, у меня твое существование должно свестись к двум словам: трудолюбие и покорность. Если ты будешь исполнять свой долг так, как я его понимаю, я берусь сделать из тебя счастливого раба. И напротив: если тебе взбредет в голову позволять себе дикие выходки вроде того, что ты первое время творил у Аполлония, тут уж...
Хотя конца фразы Карпофор умышленно договаривать не стал, ее смысл был более чем ясен.
— Все понятно? — И, не дожидаясь ответа, заключил: — Теперь можешь идти.
Калликст отвесил поклон и неторопливо направился к двери.
— Люпус!
Фракиец застыл, будто его пригвоздили к полу.
— Вижу, годы не смягчили твой нрав... Ты все такой же обидчивый?
— Да, господин Карпофор, я все тот же, — решительно подтвердил Калликст.
Толстое лицо римлянина побагровело:
— Знаешь, чего тебе может стоить подобное поведение?
— Нет. Зато мне известно, чем это может грозить тебе. По меньшей мере, тысячей денариев убытка. Ведь ты столько заплатил, чтобы меня получить? И это еще не считая той прибыли, которую ты надеешься получить в расчете на мою голову.
— Ты без сомнения самый наглый раб во всей Империи! — в ярости завопил всадник.
— Нет, просто самый рассудительный. Твое дело взвесить, какой толк от тупого, но послушного раба, а что может дать тебе другой, упрямый, зато смекалистый.
Карпофор поднялся с лицом, налитым кровью под цвет пурпурных подушек, среди которых он возлежал. Калликст стоял перед ним не отводя взгляда, казалось, в ожидании решения, но сам уже знал, что оно будет благоприятным. Как ловкий игрок, он почуял слабую струнку своего нового господина: тот просто не мог не попасться на такую удочку. И точно: римлянин ограничился тем, что два-три раза шумно вздохнул, потом снова плюхнулся на ложе. Ему даже удалось изобразить усмешку:
— Сколько же терпения нужно было иметь этому бедняге Аполлонию, чтобы тебя выносить! Как бы то ни было, советую тебе держаться на высоте надежд, которые я на тебя возлагаю, если не хочешь, чтобы я отдал тебя в руки Елеазара. Сдается мне, что он тебя не полюбил...
Глава XIII
Он настолько погрузился в размышления, что не слышал, как она вошла. Когда очнулся, Флавия уже была здесь, совсем близко, и она ему улыбалась.
— А ты все в своих мечтах? Укрылся от мира?
Он запечатлел на лбу девушки мимолетный поцелуй.
— Ну как, наша мастерица причесок довольна своей новой хозяйкой?
Улыбка Флавии померкла разом, словно по волшебству.
— Маллия сумасшедшая. Совершенно безумна.
— Стало быть, дело еще серьезнее, чем я предполагал, — пошутил Калликст.
— Говорю же тебе, она помешана! Я готова утверждать, что по сравнению с этой женщиной сестра Аполлония, у которой тоже имелись свои навязчивые идеи, была настоящей святой. Знаешь, сколько флаконов и маленьких горшочков с алебастром я насчитала у племянницы нашего господина? Больше трех десятков! Снадобья одно другого невероятнее: фукус — это такая морская водоросль, а еще мел, свинцовые белила, винный отстой, пудра из сурьмы и уж не вспомню, что еще. В конечном счете, все это служит для того, чтобы попытаться, причем тщетно, скрыть ужасные мелкие прыщи, покрывающие все ее лицо. «Крапивная лихорадка» — вот каким прозвищем ее наградили служанки. Они намекают, что прыщи у нее от похоти. Все это... как бы тебе сказать... Это смешно.
— Не знаю, смешно ли, но если тебя послушать, мне кажется, ей это подходит.
— А как ты полагаешь, довольствуется ли она простой прической на республиканский манер? Да ни за что на свете! Это было бы кощунством. Как вообразить высокородную Маллию причесанной настолько скромно? К тому же, как ты, может быть, заметил, патлы у нее черные как смоль. Не далее как вчера она вздумала стать блондинкой. Часы напролет мне пришлось смазывать ее волосы смесью козьего сала и букового пепла — она утверждает, будто сама ее изобрела, хотя эта смесь испокон веку известна всем уважающим себя патрицианкам. И это еще не все. Мне пришлось работать в окружении двух рабынь, которые состояли при зеркале, двух, ведающих ленточками, еще одна распоряжалась шпильками и одна — гребнями!
— Согласен: это странно.
— Если шпилька слабо закреплена, прядь сдвинется с места — все, жди истерического припадка. Она спятила, говорю тебе!
Вдруг он засомневался: спятила или ревнует? С первого же дня, когда попал в этот дом, он тотчас понял, что племянница Карпофора имеет виды на него. И если до сих пор он притворялся, будто не замечает ее заигрываний, такое похвальное целомудрие не стоило больших усилий: наружность молодой женщины была не из тех, что будят неодолимую страсть. Малость раздутый овал лица, нос, смахивающий на клюв хищной птицы, толстые влажные губы отнюдь не говорили в ее пользу. Калликст вдобавок опасался и возможной реакции Карпофора. По правде говоря, такое положение могло бы продержаться еще долго, если бы не злобные взгляды, которые она бросала на них с Флавией, когда ей случалось столкнуться с ними в аллее парка или там, где коридор поворачивал под прямым углом.
Движимый внезапным подозрением, он потянул за краешек рициния [23] так, что плечо девушки обнажилось до локтя, и тотчас отпрянул. Он не ошибся. На белоснежной коже темнел огромный синяк. Флавия вскрикнула.
— Откинь свою столу! — потребовал он сорвавшимся голосом.
— Нет.
Она тоже отшатнулась и скрестила руки на груди.
— Флавия, не вынуждай меня...
— Да что такое на тебя нашло? Почему?
— На меня то нашло, что вот уже несколько дней ты избегаешь ходить в купальню вместе со мной, а теперь еще это... — он указал на фиолетовое пятно.
23
Нечто вроде шали, покрывающей плечи и голову (лат.).
Девушка, смутившись, опустила голову и глухо произнесла:
— Нет нужды откидывать столу. Ты прав. У меня на спине и на груди ты бы увидел такие же следы.
— Это Маллия, не так ли? Она кивнула:
Достаточно мне управиться с ее прической не так быстро, чтобы на меня обрушились удары бычьей жилы. Довольно того, чтобы ей показалось, будто локон, хотя бы один единственный, лег не так, чтобы тотчас истыкать мне грудь шпилькой. Прежде чем придти к тебе сюда, мне пришлось сменить тунику — та была вся в пятнах крови.
— Но это же чудовище!
— И добро бы все объяснялось одной моей неловкостью... Но нет, я уверена, что она так поступает исключительно ради собственного удовольствия, мои промахи не более, чем предлог.
Предлог... Сознает ли она, до какой степени права? Калликст более не колебался:
— Слушай меня внимательно. Тебе нужно со всей определенностью втолковать Маллии, что мы с тобой брат и сестра.
— Но ты же прекрасно знаешь, что это неправда!
— Поверь мне, так надо. Если она убедится в этом, она оставит тебя в покое. Сейчас ею попросту движет ревность.