Порфира и олива
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, что вы... что ты и Маллия? — Голос Флавии задрожал, в этом было что-то детское.
— Успокойся. Между мной и ею ничего нет. Ничего. Но что-то мне подсказывает, что ей было бы желательно другое.
Ему снова вспомнились двусмысленные маневры племянницы Карпофора. Если она воздерживается от прямых попыток его соблазнить — наверняка считает, что они нанесли бы урон ее достоинству, — то ее взгляды, каждое ее движение, напротив, красноречиво намекают, что она только и ждет, когда же он сделает первый шаг.
— Не уступай ей! Заклинаю тебя! Ты нарвешься
Калликст уставился на нее, озадаченный этой явно чрезмерной пылкостью.
— Если придет час, когда ее поползновения станут очевидными, как по-твоему, у меня будет выбор? До каких пор рабу позволительно не подчиняться хозяину?
— Но Маллия тебе не хозяйка! И я очень сомневаюсь, что ее дядя согласился бы, чтобы она забылась в объятиях раба.
— Однако же надо найти средство, чтобы она перестала тебя терзать.
— Не приближайся к ней, Калликст. Прошу тебя, оставь ее в покое.
Слегка раздосадованный ее настойчивостью, он проворчал:
— Послушав тебя, можно подумать, будто я замышляю ее убить.
— Не о ней речь. Дело в тебе, я за тебя боюсь. Ее утехи замарают тебя, на тебе останется нечистое клеймо... и в этом мире, и в том.
Взгляд фракийца мгновенно посуровел.
— В этом мире и в том... Чтобы найти объяснение, откуда берется такой язык, далеко ходить не надо. Догадываюсь, что ты продолжаешь посещать своих друзей-христиан. Даже под этим кровом.
Поскольку она ничего не отвечала, он продолжил:
— У Аполлония и Ливии это было еще куда ни шло. Но Карпофор-то истинный римлянин. О богах он, может быть, и не слишком печется, но тщательно соблюдает все правила внешнего благочестия. А тебе известно, что одно из них состоит в том, чтобы доносить на тех, кто проповедует чужеземные суеверия.
Но девушка, не обратив внимания на доводы собеседника, только твердила:
— Держись подальше от Маллии. Забудь все, что я тебе рассказала. Умоляю тебя об этом!
Слегка наклонив голову, он какое-то время молча смотрел на нее, потом заметил:
— А если в ответ я напомню тебе, что ты никогда не считалась с моими советами? Что и теперь ты все еще без малейшего доверия относишься к моим опасениям? А коль скоро это так, не вижу, что могло бы мне помешать поступать, как вздумается. Хотя бы затем, чтобы не остаться перед тобой в долгу.
Она хотела было запротестовать, но, слишком взбудораженная, не смогла найти слов. А потому снова накинула шаль на плечи и вышла из комнаты.
Хотя Калликст считал предосудительными действия, навязанные ему хозяином, он поневоле стал находить в своих новых занятиях известный интерес. В первое время, видя смятение несчастных собственников, вынужденных смотреть, как их достояние у них на глазах превращается в золу, его тяготило раскаяние. Всякий раз, заключив сделку, он чувствовал, что разорил человека вторично. Однако эти угрызения незаметно, мало-помалу слабели.
Он не сумел бы толком объяснить, в чем причина такой метаморфозы. Возможно, он испытывал известное удовольствие, беря верх над этими патрициями, которых воспринимал как косвенных виновников своего рабского положения.
В то утро, на следующий день после мартовских ид [24] , исполнилось ровным счетом шесть месяцев с тех пор, как он стал служить новому хозяину. Лучи солнца прорывались сквозь рассветный туман, пелена которого уже истончалась, обтрепываясь клочьями. Он рано покинул имение. Рассвет еще только забрезжил, когда его разбудили, явившись с сообщением, что занялся доходный дом на Велабре. В который раз он подивился, каким образом Карпофор умудряется так быстро узнавать о пожарах. Впору подумать, что он сам же причастен к их возникновению.
24
Пятнадцатый день марта, мая, июля и октября и тринадцатый — всех остальных месяцев.
Когда он вышел на берег Тибра, ветер, еще свежий на исходе зимы, остудил ему лицо. Ему вдруг показалось, что время повернуло вспять, разом отбросив его на несколько лет назад. Он снова стал, как тогда, подростком, только что удравшим от Аполлония...
Слева он увидел Свайный мост и Большой цирк, дальше — портик Флоры и напротив него высокая стена, над которой топорщатся ветви сада, еще оголенные. Ничто не изменилось.
Но тогда где же горит?..
Едва Калликст проскользнул в тот зловонный переулок, где уже проходил когда-то, как его предчувствие тотчас подтвердилось: доходный дом, который ему поручено купить и который еще дымился, был тот самый, что давал кров общине приверженцев Орфея.
В нескольких шагах от него группа человек в двадцать, подбоченясь и закинув головы, глазела на то, что осталось от фасада. Почерневшие тонкие брусья торчали в небе, словно гигантские сосновые иглы. Ветер играл полусгоревшим полотнищем какой-то ткани, слышалось глухое потрескиванье последних головешек, по временам заглушаемое голосами свидетелей происшествия. Эти последние переговаривались вполголоса, с удрученным видом. Калликст инстинктивно навострил уши.
— Ничего больше не осталось, один только сад...
— Придется нам восстанавливать все целиком, — заметил кто-то.
— А на какие деньги? — поинтересовался третий. Тут наш герой решил, что пора вмешаться:
— Прошу прощения, но кто из вас владелец этого дома?
Все взгляды разом обратились к нему, а ряды собравшихся несколько смешались. Он услышал, как кто-то буркнул:
— Вот еще один ловкач из посланцев этого стервятника Карпофора.
Он почти физически ощутил презрение, которое эти люди к нему испытывали. Но, подавив смущение, все-таки повторил свой вопрос.