Пороховой маг. Повести и рассказы
Шрифт:
– Разведись с ним. Выходи за меня замуж. Меня вот-вот повысят до майора. Мы вернемся в Адопест и заберем Женеви у этого урода.
Ох, дурачок. Он лишь сыпал соль на рану.
– Ты несерьезно.
– Серьезно. Очень даже серьезно.
Если бы все было так легко. Жизнь никогда не бывает легкой, как говорила мать.
– Он хочет развестись еще сильнее, чем я, – сказала Верундиш.
– Отлично! Подай на развод и выходи за меня замуж.
– Ты знаешь, кто мой отец?
Констер, похоже, опешил.
– По-моему, ты говорила, что он священник.
– Да. Он тот священник, который нас поженил. И чтобы узаконить развод, ему придется подписать бумаги.
Лицо Констера вытянулось. Он перенес вес тела с колен и сел на пол.
– Он не признает развод. В этом дело?
– Он считает, что это грех перед Кресимиром. И что лучше терпеть брак с мужем, который изменяет, ворует, лжет и угрожает избить дочь, нежели развод.
– Мне жаль говорить это, любовь моя, но твой отец – дурак.
– Знаю. Я сказала это ему в лицо. Тебе пора, а то опоздаешь к генералу. – Подавшись вперед, Верундиш коснулась его коленей и провела большим пальцем по щеке. – Возвращайся, как закончишь, и отпразднуем.
Констер покинул палатку бодрой походкой человека, к которому мир всегда поворачивается своей лучшей стороной. Верундиш улыбалась, пока он не ушел, а затем улыбка сползла с ее лица, как треснувшая маска.
Она взяла письмо и перечитала последний абзац.
«Твой отец по-прежнему не дает нам развод. Я собираюсь жениться на своей любовнице к концу года. Либо добейся развода, либо покончи жизнь самоубийством. Если я не избавлюсь от тебя в течение трех месяцев, то продам девчонку старлийскому работорговцу».
Она понятия не имела, сколько прошло времени, но все еще сверлила взглядом письмо, когда Констер снаружи позвал ее по имени. Верундиш пошевелилась. Вдалеке послышался залп адроанской артиллерии по Дарже – гурланской крепости. Галдели сослуживцы, готовя ужин.
Предполагалось, что к возвращению Констера на ней будет гораздо меньше одежды. Она натянула на лицо улыбку – хотя бы так.
Стоп. Что-то случилось. Констер никогда не называл ее полным именем. Ему одному во всей армии хватало наглости звать ее Вери. Ему одному во всей армии она это позволяла. И она не помнила, когда в последний раз он спрашивал разрешения войти в палатку.
– Заходи, – сказала она.
С лица Констера исчезла привычная улыбка, глаза смотрели незряче и затравленно. Верундиш видела такой взгляд у людей, которым оторвало конечность во время артобстрела или у которых на глазах застрелили друга.
– Что случилось? – спросила она, отодвинув собственные заботы подальше. Застрелиться можно и позже вечером, когда Констер уйдет.
– Можно присесть? – Он отвел взгляд.
Верундиш вспомнила, как он множество раз врывался в палатку, хватал ее на руки и с громким смехом бросал на койку. Ее беспокойство усилилось.
– Конечно.
Она разгладила одеяла и заодно убрала заряженный пистолет из-под подушки под койку, где его было труднее обнаружить.
Констер опустился рядом с ней. Она взяла его руку, отметив, как его нежная белая кожа контрастирует с ее грубоватыми черными пальцами. Констер не работал ни дня в жизни, но Верундиш не имела ничего против. Именно его беззаботное отношение ко всему привлекло ее в первую очередь.
– Меня назначили возглавить «Обреченных» во время штурма Даржи, – сказал Констер.
У Верундиш перехватило дыхание.
– Нет! Я думала, тебя должны повысить!
– Если выживу, стану майором.
На его лице появилась мимолетная улыбка и тут же пропала. Он склонил голову, будто для молитвы.
«Обреченные». Передовой отряд во время штурма вражеской крепости. Первые на прорыв – навстречу штыкам, пушкам и магии. Мало кто из «Обреченных» переживал первый залп, не говоря уже о захвате самой крепости.
– И ты ничего не можешь сделать? – спросила Верундиш.
Констер покачал головой.
– Прямой приказ генерала Тамаса. Думаю, – глаз у него задергался, – ему не нравится, что офицерский чин купил мне отец.
Генерал Тамас славился своим убеждением насчет того, что чин необходимо заслужить, а не купить. Он часто ставил аристократов в самые опасные места, чтобы проверить их храбрость. От его позиции выигрывали простолюдины под его командованием, и его за это любили. Но все зашло слишком далеко. Констер погибнет.
– Почему «Обреченные»? Почему сейчас?
Констер изучал свои сапоги.
– Фельдмаршал Беравич приказал взять крепость незамедлительно. Не могу представить, чем он пригрозил генералу Тамасу.
– Когда? – спросила Верундиш.
– Через три дня. А пока мы удвоим усилия артиллерии. Избранные говорят, что нашли слабое место в стене, и в ночь штурма ударят по нему магией. Пролом будет как раз таким, чтобы мы вошли в крепость.
Верундиш откинулась на койке. Избранные с их мощной стихийной магией и правда могут в конце концов проломить стену. Но посылать на прорыв «Обреченных» – достаточно известная тактика. Гурланцы подготовятся.
– Мне надо сбежать, – заявил Констер.
– Тебя заклеймят трусом.
– Лучше быть живым трусом, чем мертвым героем.
Верундиш сжала его руку.
– Далеко тебе не уйти. Ты знаешь, как генерал Тамас относится к дезертирам. Он тебя поймает и повесит, тогда ты будешь и мертвым, и трусом.
– Я смогу ускользнуть. У меня есть друзья... – Констер умолк, словно обдумывая дальнейшие действия.
– Не делай этого, – попросила Верундиш.
На лицо Констера легла тень сомнения.