Порою блажь великая
Шрифт:
— А что с ним, сэр? Со стаканом?
— Ну, прямо щас он пустой — вот что с ним. Для начала мог бы и наполнить чем. Уже что-то.
Тедди достал бутылку и вновь наполнил стопку. Ивенрайт, взяв ее, направился к своему столику.
— С вас пятьдесят центов, мистер Ивенрайт.
— Пятьдесят центов?! В смысле, ты еще и деньги берешь за эту дрянь? Тедди, я не собирался пить, я просто хочу помыть голову, а шампуня нет.
Тедди выглянул в зал: мужики за столиком Ивенрайта ржали, как всегда приветствуя комическую интермедию в своей серьезной, угрюмой, деловой дискуссии. Затем Ивенрайт сам хохотнул и припечатал к стойке стопку монет, будто клопа прихлопнул. Тедди бережно взял деньги и отнес их к кассе, смакуя деликатес нового
Все столы ровнялись на стол Ивенрайта, и потому все беседы текли параллельными руслами. Для начала — никто и подумать не мог, что Хэнк Стэмпер так наплюет на своих соседей: «Старый Генри — еще ладно, но Хэнк всегда был ничего себе парень». Далее: «А какого дьявола? От осинки не родятся апельсинки, да? Конечно, Хэнк не разливается соловьем, на манер своего папаши, про то, какую стальную шкуру нужно иметь, чтоб преуспеть в бизнесе, но он ведь — кровь от крови, плоть от плоти». И наконец: «По мне, все однозначно: Хэнк Стэмпер ясно дал понять, что на своем стоять будет, покуда его носом не ткнут в его ошибки».
В этом последнем маневре инициативу взял Ивенрайт:
— И я так скажу, — заорал он, вскочив на ноги и моментально захватив всеобщее внимание: глаза блестящие и красные, как леденцы жженого сахара, а нос закупорен так, что вот-вот взорвется, — скажу, что нгадо бы нгам отправиться туда тоупой и припереть мистера Хэнка Стэмпера к сте'ке! — Он утер нос рукавом и добавил: — Сию сегунду!
Всколыхнулся краткий шквал одобрения — «Да, к стенке… немедленно…» — но Тедди знал, что в баре слишком тепло, светло и уютно, а ночь за окном — слишком тоскливая, зябкая и сырая, чтоб этот порыв реализовался. Немало еще понадобится трепа и выпивки, прежде чем Ивенрайт умудрится вывести хоть какую-то толпу под дождь. Однако ж при таком развитии событий хотелось бы…
Дверь распахнулась, и будто продолжением незавершенного пожелания Тедди вошел Дрэгер. Едва ли замеченный кем-то, кроме Тедди: прочие внимали пламенным глазам и гнусавым речам Ивенрайта. Дрэгер снял шляпу, плащ, повесил их у двери и сел за пустой столик у масляного радиатора. Показал Тедди палец, беззвучно произнес: «Один», — и приступил к наблюдению затылка Ивенрайта, пышущего и распухающего призывом к действию.
— Слишком долго мы ходили вокруг да около, чтили заког, пытались быть добгыми… Что ж, спгошу я вас, они по добгу с нами обошлись? По правде? По закогу?
Снова крики и скрип стульев. Но Тедди, доставив виски и воду, глядел из-под опущенных ресниц на безмятежное, мудрое лицо Дрэгера и видел, что тот не больше его самого опасается сгинуть в волнах революции. Если уж тут кто и поднимет восстание, так точно не Флойд Ивенрайт. Тедди поставил емкости на стол; Дрэгер пригубил виски и улыбнулся бармену.
— Мой отец, — кричал Ивенрайт, — всегда говорил: никто рабочему человеку ничего не даст, пока своею собственной рукой не возьмет… Верго? Чертовски верго…
Прикончив свой виски, Дрэгер сидел, изучая игру света на гранях стопки, а Ивенрайт гремел над столами, проклиная и подначивая, багровый от разбавленной выпивки и иллюзорного могущества.
— Так что я говорю? Кто смирится, кто не распрямится? А? А? — Большинство подхватили идею распрямиться, но все остались на своих местах. — Я говорю! Я говорю! Вперед, на врага, и тогда… — Он сморгнул, отчаянно пытаясь сосредоточиться на мысли. —
— Поплывете через реку, как бобриный выводок? — Головы поворотились от Ивенрайта к Дрэгеру. — Выстроитесь на берегу и будете камни кидать? Флойд, судя по всему, ты где-то простыл.
Ивенрайт проигнорировал этот голос — он хотел его проигнорировать, как весь вечер предвкушал. Он поднял свой пустой стакан и уставился в него, будто этот кристальный рот изрекал некие умные, душевные слова.
— Подумай головой, Флойд, — продолжал Дрэгер. — Нельзя подстрекать людей к набегу на этот дом в духе дурацких ковбойских фильмов, даже если б это было законно, ибо прежде всего…
— Опять законность! — выкрикнул Ивенрайт в стакан. — Да при каких делах тут закон?
— …ибо, — продолжал Дрэгер, — прежде всего, мы не сможем переправиться через реку толпой. Если, конечно, ты не рассчитываешь, что мистер Стэмпер перевезет нас подвое или по трое. Что ж, я мало знаком с этим человеком, — он осиял зал улыбкой, — но после того, что слышал о нем, не вызовусь парламентером с просьбой переправить народных мстителей в достаточном для возмездия числе. Конечно, может, Флойд преуспеет больше. Я слышал, он поболе моего искушен в подобных делах.
Собравшиеся неуверенно засмеялись, озадаченные спокойным тактом этого человека. Они ждали, наблюдая его оптические эксперименты со стопкой за одиноким столиком. Но Дрэгер молчал, и внимание толпы вернулось к Ивенрайту, который так и стоял, стиснув пустой стакан. Ивенрайт чувствовал, как внимание опаляет его спину: блин! Ведь так хорошо все было, пока этот козел не нарисовался, — замечательно все шло. Но Дрэгер каким-то образом снова выставил его в дураках, и хрен разберешь, каким образом. Ивенрайт немного поломал голову над этой загадкой, а потом спустил досаду на Тедди, потребовав стакан бесплатно на том основании, что если б бухло, которое он усосал за вечер, было натуральным бухлом, то надрался бы по уши, — так какого черта? Тедди наполнил его стакан без комментариев. Ивенрайт осушил его залпом, даже не поморщившись, и задумчиво поиграл губами. «Моча голубиная», — сертифицировал он и сплюнул в сторону плевательницы. Снова прокатилась рябь смеха, по-прежнему неуверенного. Люди переводили глаза со своего местного председателя на президента и обратно в ожидании следующего хода. Дрэгеру, казалось, и дела не было до тишины, воцарившейся с его появлением; он смотрел на свет через стопку, что вертел меж пальцев, глаза — терпеливостью под стать улыбке. Ивенрайт навалился на барную стойку. Он знал, что его очередь. Дрэгер свой ход сделал. Потер шею и наконец нарушил тишину, швырнув стакан в панель радиатора в углу бара и опять выкрикнул: «Моча голубиная!»
— Это не виски, это чистая, стопятидесятипроцентная голубиная моча! — Снова засмеялись, и тогда он повернулся к Дрэгеру, вновь обретя уверенность. Его слегка кренило, глаза горели. — О'кей, Джонатан Бэйли Дрэгер! Если вы такой до хера умный, так скажите нам, что делать. Это ж вы нас подбивали на стачку, в первую голову. Разве нет? И если вы такой умный — так вытаскивайте нас из этой заварухи. А я — тупой древогрыз. В смысле, нам, дуракам, за «думать» не башляют. И если вы такой умный…
Дрэгер опустил стопку на салфетку, лежавшую поверх пластика стола; звук вышел приглушенный, но все равно явственный, далекий и очень близкий разом, словно щелчок по лбу под водой:
— Только сядь, пожалуйста, и расслабься, Флойд…
— Ну нет. Не надо мне тут тыкать-флойдать, Джонатан Бэйли Дрэгер. Закон? Если по закону тереть, то вы знаете и я знаю, чт'o мы тут по закону разотрем. Зубы до десен — вот что. И, конечно, что я тут орал брать Стэмперов приступом — это тупость… ну а не тупость, что вы втянули нас в эту сраную забастовку, когда нахер она никому не упала?