Порою блажь великая

Кизи Кен Элтон

Итак, я опустил штанины, надел ботинки и заспешил по пляжу. Угадал: та самая тачка с моими «самаритянами». Мой добрый приятель шофер стоял и безмятежно курил, с полным безразличием к плачевному виду своей машины, увязшей в песке, брошенной на произвол набегающих волн. Увидев меня, он вздохнул. Пачка сигарет закатана в рукав пуловера «Дэйгло», руки — в задних карманах «левайсов». Следы колес, вихляющие по песку, поведали, как было дело: миновав станцию береговой охраны, они спустились на пляж, исполненные дрянного пива и готовности к подвигам. Катались туда-сюда, все ближе к океану, дразнили прибой, презрительно швыряли песком в его сверкающие зубы, словно тот был каким-нибудь задохликом-очкариком. И попались. Доски и ветки, торчащие из-под колес, свидетельствовали об ожесточенности и тщетности попыток высвободиться. Безнадега: песок держал крепко. Теперь же поднимался прилив, и пришел черед океана

повеселиться, с палаческой медлительностью подбираясь все ближе и ближе. Следы ног на пляже говорили: кто-то побежал за помощью, но если эта помощь не подоспеет в ближайшие минуты — будет поздно. С каждым глумливым шлепком воды о правый борт машины она увязала в песке все глубже. Еще пять минут — и пена защекочет днище. Десять — и прибой улыбнется в дверь. А через полчаса волны с триумфальным ревом ворвутся в моторный отсек, обласкают проводку коррозийной солью, промочат зебровые чехлы, вышибут стекла и сыграют в мохнатые кости, болтающиеся под зеркальцем заднего вида. А через час — смоют машину, как игрушечную. Безропотное смирение, явленное машиной, трогает Ли. Стоическая мудрость металла. Ему бы этакое спокойствие! (Ветер разыгрался над дюнами. Он задувал в трубу, стенал отрывисто и пронзительно — мифический кларнет ветра, равняющийся на метроном прибоя в каком-то другом мире. Мальчик перестал плакать; решил, что труба не может быть «дымоходом дьявола»: слишком холодно для Ада.) Такое же спокойствие и безропотность: колеса завязли в гостеприимной могиле, и луна полна, как полный финиш… Он подходит прямиком к машине…

Водитель заметил меня, но ничего не сказал.

— Эй, дружище, — окликнул я, — какие косяки? — Скажи «какие проблемы», молча заклинает мальчика Ли. — В чем засада? — Скажи, «в чем дело», молит Ли истово, как и обреченная машина. Пожалуйста, скажи что-нибудь мирное! Я остановился. Его команда, стоявшая в десяти ярдах посреди россыпи личных вещей приговоренной — домкрат, запаска, одеяла, клюшки для гольфа — медленно переводит глаза с меня на вожака.

— Мистер Стэмпер! — замурлыкал он в брешь океанского рева. — Вы прибыли как настоящий герой. Говорят, все вы, Стэмперы, герои. Итак, вы принесли нам лопату? Или цепь? А может, вызвали буксир? Вы, случаем, не вызвали нам буксир, мистер Стэмпер? Подмога в пути?

— Вряд ли. Я просто бродил по пляжу, наслаждался одиночеством. — Встревоженный его приторно-ядовитым тоном, я смекнул, что дело может обернуться несколько большим приключением, нежели я готов был снести. — Ладно, не хворай! — бодро сказал я и хотел уж пойти дальше. Ли стоит, смотрит поверх плеча в «Дэйгло» на буй, жалобно стонущий в темных волнах. (Порой до слуха мальчика доносились сирены у входа в бухту и рокот дизелей с трассы… но со временем он посвятил все свое внимание испещренной звездами монетке неба над головой: вроде бы она посветлела с одного краешка…) Но когда я проходил мимо, он протянул веснушчатую лапу, остановил меня, тронув за плечо. Он не повернул головы, смотрел по-прежнему чуть в сторону; его розовую щеку украшали пылающие стигматы прыщей. Когда он заговорил, я заметил решительную перемену в его тоне, по сравнению с нашей предыдущей встречей. Тогда в нем была жестокость — но теперь что-то обратило ее в настоящую ненависть.

— Эй-эй, мистер Стэмпер! Куда это вы? Мы же вам недавно подали руку помощи? Вы не против подсобить нам?

— Конечно, — бодро, солнечно. — Чем могу быть полезен? Позвонить насчет буксира? Я как раз следую курсом на цивилизацию… — Я неопределенно ткнул в сторону города. — Пришлю кого-нибудь.

— Да не, не то. — «Дэйгло» зашуршал. — Мы уже послали позвонить. Вы б нам по-другому подсобили, а? Ну вы же Стэмпер, и все такое?

Его пальцы ласково теребили мою куртку.

— Конечно! — воскликнул я. — Конечно, сделаю все, что в моих силах, но…

На сей раз — слишком бодро, слишком солнечно. Я нервно рассмеялся, и пальцы стиснули мою руку.

— Вы несомненно чему-то очень рады, мистер Стэмпер. Чему же вы так радуетесь?

Я пожал плечами, уже понимая, что какой бы ответ ни дал, он будет однозначно неверным… Стайка песчанок проносится над головой, будто листья, подхваченные ветром, и Ли с безучастным интересом наблюдает, как они, закружившись в резком развороте, блестками света опускаются разом на кромку берега в нескольких ярдах от машины. И немедленно приступают к работе. (Да! воскликнул мальчик. Свет! Теперь он был уверен… откуда-то сверху, прямо на краю его пятнышка неба: свет! Божественный свет! и звезды меркли перед его шествием по небу, таким невыносимо медленным… Но свет приближался,

он остановится прямо над его ямой, для него одного! «Спаси, Отец Небесный, Боже! Ты можешь, я знаю. Помоги мне…») Поэтому я зарекся что-либо говорить, но из меня снова прорвалось это нервное хихиканье.

— О, ребята, мистер Стэмпер как увидел, что наша машина попала в передрягу, так у него проснулось отменное чувство юмора! — И я почувствовал, как окрепла хватка на моем предплечье… Почти совсем позабыв про эту руку, Ли смотрит на маленьких птичек, снующих по берегу: как предсказуемы, как предопределены их бедные жизни… навечно настроенные на мелодию безжалостного моря, неизбывно отмеряемые метрономом волн. — И сдается мне, ребята, что человек вроде мистера Стэмпера, с таким-то крепким чувством юмора в нашей беде, нас уж точно выручит. Так вот мне думается.

Мне думалось не совсем так, но я не стал озвучивать свою крамольную мысль. Я чуть повернул голову, прикидывая расстояние до мола, но потрескивающие жвачкой приспешники водителя перехватили мой взгляд, рассредоточились, отрезая пути к бегству, и я понял, что надежно угодил в ловушку (На дне ямы глаза мальчика горят: долгие минуты всматривался он, не сморгнув. Он не замечает, что затекшие ноги подломились, смятая маска амулетом болтается на шее. Позабыт болезненный холод в пальцах — мальчик смотрит, как свет в небе приближается к его куцему полю зрения. «Я готов, Отец Небесный. Прошу тебя. Приди за мной. Я не хочу умирать в этой сырой яме. И домой я не хочу, никогда. Просто приди и забери меня с собой, Господи…») и еще впервые испугался по-настоящему: я наслушался историй про пляжных хулиганов и их забавы… Ли вытряхивает руку из водительской хватки и делает несколько шагов к морю. Он устал, почти спит на ходу. Ищет взглядом луну, но тучи ее похоронили. Снова смотрит на деловитых пичуг, копошащихся под угрозой прибоя; от зрелища их лихорадочной клюволапчатой охоты устает еще больше…

— Ей-ей, вы же Стэмпер, мистер Стэмпер, а Стэмпер непременно сможет нас выручить… — Птички видятся ему рабами, невольниками накатывающих волн. — Вот, скажем, Хэнк Стэмпер — он бы, готов поспорить, просто подставил бы могучее плечо под нашу машину и выдернул ее с полтычка! — Невольники, птички в клетке волн. Топ-топ-топ по берегу, по самому по краю, клек-клек-клек песчаных блошек, разворот, топ-топ-топ, пока очередная волна не захлестнула соленой смертью… снова и снова и снова. (Маленький мальчик пылко молился в удушливом мраке, и ветер распевал псалмы над ним, и свет все ближе, все ярче…) — А если Хэнк может, то уж наверно и вы сдюжите, ага? Так идите и подставьте плечо. Давайте, ага?

Я видел: мне ничего не остается, как развлекать своих мучителей, в надежде, что им наскучит эта игра, и, закатав повыше штанины, обогнул машину с подтопленной стороны. Вода впивалась в лодыжки ледяными кинжалами. Я уперся плечом в задний бампер и сделал вид, будто толкаю… Невольники волн; чуть замешкаешься на зыбучем песке — и БЕРЕГИСЬ все другие топ-топ-топ побегут, кроме одной беспечной птички, а когда волна откатится — серый комочек перьев забьется отчаянно, силясь высвободить крылышки из песка, пока следующая волна топ-топ-топ-разворот — тот-топ-топ обратно («О, Отец Небесный, зрю пришествие твое! Я жду, я жду!») разворот — топ-топ-топ…

— Нет, уж вы постарайтесь получше, мистер Стэмпер. Хэнк Стэмпер прямо бы застыдился бы с вас, что вы такой немощный. А вода-то подступает… — Вот одна из уцелевших птичек перескакивает через бездыханный комок перьев, лишь долю секунды помедлив, прежде чем ринуться дальше, в свою вечную игру с волнами. Остановка невозможна! Некогда скорбеть! Клюй — или сдохнешь с голоду! Некогда, некогда! (Свет сделался ярче. Он тянется к мальчику с неба, точно огромный пламенный перст!) — Мистер Стэмпер, по-моему, вы сачкуете. Нам придется вам помочь. — Соленая вода ледяным рашпилем шваркнула по моему горлу, придушила первым приступом паники. — Давайте, поднапрягитесь! — …Он чувствует, как усталость ползет вверх по косточкам вместе с холодом. Мотает головой, отплевывается. Птички, зачем вам это? На ум приходит дарлингтония, что он давеча сорвал. Она — не то что птицы, она может позволить себе роскошь терпения. Она может ждать. И если один побег не приманит свою квоту мух и оголодает, просто лист опадет. Но растение выживет, корни уцелеют. А эта маленькая птичка — одна, сама по себе, и если она утонет — все, конец ей, маленькой птичке. Полное фиаско. Волны побеждают, птичка проигрывает.