Порт-Артур — Токио
Шрифт:
Японцы нам тоже активно отвечали. Началось с перелетов. Некоторые из длинных японских снарядов на этой дистанции опрокидывались и, хорошо видимые простым глазом, вертясь, как палка, брошенная при игре в городки, летели через наши головы не с грозным ревом, как полагается снаряду, а с каким-то нелепым бормотанием.
— Это и есть «чемоданы» («Чемоданами» в Артуре называли японские длинные снаряды больших калибров. В самом деле: снаряд — фут в диаметре и более 4 футов длины, разве это не чемодан со взрывчатым веществом?)? — спросил, смеясь, Григорьев. Он опять оказался рядом со мной на юте, у самого кормового каземата,
— Они самые… Причем, судя по разрывам о воду, фугасные. Их осколочно-взрывное действие весьма велико. Понятно, что японцы постараются для начала повыбить у нас артиллерию. Это я уже испытал на «Диане». Жаль, что нет здесь «Фудзи». Как бы хотел я с ним поквитаться…
— Да уж, полноте! Поквитались без вас уже. И не плохо! Но нам и остальных вполне достаточно! Они, вон, тоже пристрелку закончили, грязи вам выгребать сегодня придется много! — хохотнул скаля зубы Григорьев.
«Чемоданы», нелепо кувыркаясь в воздухе и падая как попало в воду, взрывались со звонким гулом. После перелетов пошли недолеты. Все ближе и ближе… Осколки шуршали в воздухе, звякали о борт, о надстройки… Вот недалеко, против передней трубы, поднялся гигантский столб воды, дыма и пламени… На переднем мостике кто-то кричал, чтобы бежали за носилками. Я перегнулся через леер.
— Сигнального кондуктора, — крикнул сверху на мой безмолвный вопрос Кусков.
Следующий снаряд ударил в броню борта напротив передней башни, взметнув огромный фонтан воды много выше боевого марса. Мимо нас прожужжали осколки, а потом уж долетели и соленые брызги. Затем что-то грохнуло впереди и надо мной. Из штабного выхода повалил дым, и показались языки пламени. Снаряд, попав в кают-компанию и пробив палубу, разорвался и произвел первый наш крупный пожар. Конечно, по случаю сражения никого из офицеров там уже не было. Но наш любимец патефон «Берлингер», подарок экипажа «Громобоя», погиб на месте. Вместе со всеми пластинками, окружающим интерьером, книгами библиотеки и содержимым винного шкафчика. Шикарный там был «Мартель»… Я рванулся наверх…
Здесь, уже не в первый раз, я мог наблюдать то оцепенение, которое овладевает необстрелянной командой при первых попаданиях неприятельских снарядов. Оцепенение, которое легко и быстро проходит от самого ничтожного внешнего толчка и, в зависимости от его характера, переходит или в страх, уже неискоренимый, или в необычайный подъем духа.
Люди у пожарных кранов и шлангов стояли как очарованные, глядя на дым и пламя, словно не понимая, в чем дело, но стоило мне подбежать к ним, и самые простые слова, что-то вроде — Не ошалевай! Давай воду! — заставили их очнуться и смело броситься на огонь.
Поднявшись отдышаться на ростры, я вынул часы и записную книжку, чтобы отметить первый пожар, но в этот момент чем-то кольнуло меня в поясницу, и что-то огромное, мягкое, но сильное ударило в спину, приподняло на воздух и бросило на палубу… Когда я поднялся на ноги, в руках у меня по-прежнему были и записная книжка и часы. Они шли; лишь секундная стрелка погнулась и стекло исчезло. Ошеломленный ударом, еще не вполне придя в себя, я стал заботливо искать это стекло на палубе и нашел его совершенно целым. Поднял, вставил на место… и тут только, сообразив, что занимаюсь совсем пустым делом, оглянулся кругом.
Вероятно, несколько мгновений я пролежал без сознания, потому что пожар был уже потушен и вблизи, кроме двух-трех убитых, на которых хлестала вода из разорванных шлангов, — никого не было. Удар шел со стороны кормовой рубки, скрытой от меня траверзом из коек. Я заглянул туда. Там должны были находиться флаг-офицеры с партией ютовых сигнальщиков. Снаряд вошел в рубку спереди, разорвавшись об ее стенки… Внутри — груды чего-то, и сверху — зрительная труба офицерского образца…
— Что? знакомая картина? Похоже на «Диану»? — крикнул мне снизу высунувшийся из колпака своей башни неугомонный Григорьев.
— Совсем то же самое! — уверенным тоном ответил я, но это было неискренне: было бы правильнее сказать — «не совсем непохоже»…
Ведь тогда, в ночном бою с «Фудзи», в мой крейсер попало только шесть или семь снарядов крупного калибра за полчаса. «Потемкин» же за пятнадцать минут уже получил не менее десяти крупных снарядов. В большинстве своем с броненосных крейсеров. Японцы дрались насмерть. Но и наши плутонги грохотали вовсю.
— Ну, понеслись, благословясь! — махнул мне рукой Григорьев и исчез в своей башне. С тяжелым лязгом задвинулась ее броневая дверь. Стволы двенадцатидюймовок поднимаясь двинулись влево. Стало ясно, что мы маневрируем, и сейчас начнем всем бортом…
Через пару минут наши батареи уже ревели вовсю…
В суматохе дальнейшей борьбы с огнем и водой — мы получили в ходе боя две заливаемых и одну подводную пробоины, последнюю, к счастью, от шестидюймовки, прямо под адмиральским салоном, а так же два разбитых и два выгоревших каземата — я практически не мог следить за ходом сражения, критический момент которого наступил когда взорвался под огнем головных японских броненосцев «Витязь», «Громобой» был подбит, вышел из линии и донес сигналом, что не может управляться, а контр-адмирал Руднев погиб… Казалось, что японцы уже прорвались, разметав перед собой наши броненосные крейсера. Но именно сразу после этого, благодаря мужеству командиров и экипажей «Баяна» и «Новика», нам удалось переломить ход битвы в пользу русского флота. К сожалению, лично я ни тарана Рейна, ни торпедной атаки Балка не видел. Увы…
Вскоре после этих событий, пробегая с матросами пожарной партии и младшим боцманом в сторону очередного крупного возгорания у переднего мостика, увидел довольно близко нашего противника. Это был большой пятнадцатитысячетонный броненосец, как потом стало ясно, «Сикисима», почему-то оказавшийся без хода и здорово севший на корму. Он был страшно избит, горел, но в кого-то яростно палил главным, в противоположную нам сторону. Такой жуткой картины я не только никогда не видел, но и не представлял себе.
Снаряды сыпались на него беспрерывно, один за другим. В борту его, уже и без бинокля, видны были провалы и дыры, кое-где из них выбивало пламя. Грот-мачта рухнула у меня на глазах, прочертив в дыму дугу своим развевающимся боевым флагом… Идущий перед нами «Ретвизан» даже пустил по японцу мины из бортовых аппаратов, но непохоже, что попал. Далеко впереди дымил как огнедышащий вулкан охваченный пожарами «Цесаревич», всаживавший, тем не менее, в стоявшего японца снаряд за снарядом из кормовых башен…